Конкиста по-русски

— Не надо! Я, конечно, виноват. То, что случилось ужасно. Мы так не хотели. Скажите, много погибших?

— Вопросы здесь задаю я. Преступление совершено. Состав преступления налицо. Следствие интересует в первую очередь полный список участников преступления, степень участия каждого из них в преступлении, мотивы преступления, и многое-многое иное. Лично от вас всё, что вы знаете.

— Что нас ждёт? Виселица?

— Как офицеров — расстрел. Но всегда есть надежда на смягчающие обстоятельства, на помилование государем императором. Рассказывайте, я тоже устал…

Минута молчания. Войтинский с трудом поднял голову, заставил себя посмотреть в глаза прокурору. Лаппо-Данилевский сидел спиной к окну, прикрыв усталые глаза ладонью.

— Я слушаю.

Войтинский глубоко вздохнул, словно собираясь нырнуть в омут, и начал говорить:

— В прошлом году в Вильно умер мой отец — инженер путей сообщения. Мама больна, работать не может. Назначенная по отцу пенсия не даёт возможности прокормить оставшихся четверых несовершеннолетних сестёр. Две самые младшие уже отданы в католический приют Святой Урсулы. Две старшие на следующий год должны закончить гимназию. На получаемое мною жалование трудно жить молодому офицеру, содержащему многочисленную семью.

Однажды, в служебной командировке в поезде Красноводск-Ташкент я познакомился с компанией молодых предпринимателей, пригласивших меня принять участие в карточной игре в преферанс. Я совсем не умел играть, но развитая память позволила выиграть уже вторую пулю. Я и сегодня смог бы на память восстановить эти первые партии ход за ходом, карту за картой. Сложись жизнь иначе, мог бы стать неплохим шахматистом. Как бы то ни было, на третий день поездки в моих карманах было более четырёхсот рублей. Купцам этот проигрыш был копеечным. Для меня — целое состояние. Я расценил выигрыш как подарок судьбы моим сёстрам. В Ташкенте, сдав конвоируемых, я почтовым переводом отправил все выигранные деньги в Вильно. Через две недели получил письмо от мамы и сестёр, полное благодарности, сплошь закапанное слезами. Стоит ли говорить, что с этого дня карточный стол стал для меня инструментом, за которым я не просто зарабатывал деньги, но наслаждался властью, которую могут дать человеку его неординарные способности. У меня появились постоянные партнёры, очень порядочные респектабельные люди, для которых, смешно сказать, стало целью жизни обыграть меня. Тщетно! А я не прикладывал ни каких усилий. Было чувство, что кто-то другой вместо меня выкладывал одну за другой карты на зелёное сукно и позволял мне забирать выигрыш.

У меня стало складываться. По службе все шло, как положено. Семья в Вильно перестала бедствовать. Мама решила меня женить, я не сопротивлялся. Из Вильно должна была приехать подруга юности певица и пианистка Ёланта Войтинская — наша дальняя родственница, с которой я переписывался несколько месяцев. Я был уверен, что уже люблю её, и был готов стать мужем и отцом.

Я прекратил поездные знакомства, карточные игры в прокуренных купе. Мне было достаточно провести за карточным столом ночь в Асхабадском «Гранд-Отеле» либо в Ташкентском «Парадизе»…

Но судьба готовила мне новый капкан — я влюбился.

Она — полячка, настоящая шляхтянка, из тех молодых женщин, которым дано делать из мужчин покорных рабов. У неё была своя империя, в которой она правила так, как считала нужным. В неё были влюблены все босоногие уличные мальчишки, забрасывавшие её крыльцо розами из чужих садов. Пожилые женатые офицеры впрягались в её коляску и возили свою богиню по ночному Асхабаду, а она не стеснялась погонять своих «жеребцов» настоящим кнутом… Что тут говорить об офицерах молодых и красивых! Они сумели обогатить привокзального ювелира Яшу Михельсона за полгода. Теперь у него свой цех на пять мастеров и магазины во всех уездных городах области. Вместе с тем никто не мог похвалиться тем, что ему когда-нибудь было позволено поцеловать хоть мизинчик богини. Золотоволосая Киприда, а не женщина! Она была примой драматического театра. С её участием шекспировский «Гамлет» заканчивался смертью Офелии. Никого более не интересовали страдания принца датского. Сцена заваливалась розами даже в декабрьские рождественские морозные вечера…

Войтинский замолчал, задумался. Ещё вчера он и предположить не мог, что его личная жизнь станет предметом полицейского исследования. Недавнее прошлое вставало в памяти зримыми картинами.

…Двенадцатого января этого года в Асхабаде офицерское собрание отмечало тридцать лет со дня победы русских в Геок-Тепе.

Театр, как всегда, сверкал электричеством, золотом и бриллиантами. На сцене задник с изображением соответствующего события с картины Франца Рубо. Духовой оркестр играет «Гром победы раздавайся, веселися храбрый росс».