Конкиста по-русски

Збигнев Войтинский любил и русскую парную, и турецкий массаж в мыльной пене. Окатившись шайкой холодной воды, топоча голыми подошвами по мокрым метлахским плиткам и отфыркиваясь, как конь, прибежал в раздевалку. Свежее, ещё горячее от утюга бельё — такое же удовольствие, как первая рюмка водки после баньки! А вот и она. Старый гардеробщик подносит господину поручику на белой тарелочке большую стопку, до краёв «с верхушкой» наполненную кристальной «Смирновкой» и бутерброд с чёрной икрой… Славно!

— Господин офицер! Вы пан Збигнев? Вам письмо.

Перед Войтинским мальчишка-армянин, помощник шашлычника из ресторана «Гранд-Отеля». В его руке маленький — «дамский» — конвертик с тиснёными розочками вместо марки.

Войтинский получил письмо, а мальчишка свой пятачок.

— «Ясновельможный пан Збышек! Если Вы ещё не забыли меня, то могли бы увидеть. Кто я — секрет, но вам должно подсказать ваше сердце. Не подскажет — значит не судьба»!

Конечно, это была судьба! Не офицер — картинка — спрыгнул с лакированного «лихача» у парадного подъезда «Гранд-Отеля». Сердце билось так, что, казалось, его стук слышали перелётные грачи, расположившиеся на вершинах акаций городского сада. Словно в конногвардейской атаке пролетел по всем коридорам гостиницы, дважды обошёл холл, заглянул в ресторан, в летнюю шашлычную. Увидел мальчишку-армянина, принёсшего письмо. Подзывать не стал. Сел за столик.

С извинениями подошёл сам хозяин:

— Барев тёс, дорогой! Здравствуйте, господин офицер. Извините, ещё очень рано. Мангал только-только разожгли. Вы подождёте?

— Да. Бутылку фруктовой.

Через несколько минут к Войтинскому подошёл мальчишка:

— Господин офицер, просили узнать, вы знакомы с автором письма?

— Да. Передайте даме: «Двенадцатое января».

Мальчишка исчез, чтобы через минуту появиться снова:

— Идёмте за мной.

На улицу вышли чёрным ходом через ресторанную кухню. У выхода — фаэтон. Скорой рысью через весь город. Отдельный особняк — последний дом по улице Таманской, плавно переходящей в Фирюзинский тракт. Сад, высокие ворота, узкая калитка, собачий лай.

Калитку отворил мужчина в армянском сюртуке и каракулевой папахе.

— Господин, прошу, вас ждут! Как прикажете доложить?

— Как положено. Поручик Войтинский.

Двор благоухает поздними розами. На отдельных клумбах уже распустились хризантемы. В обязательном для асхабадских усадеб бассейне с фонтаном снуют золотые рыбки. Позади у калитки собаки извещают о новом госте. Широкие двери в дом распахнуты настежь. Здесь нет электричества, но люстры и канделябры полны горящих свеч.

— Господин поручик Войтинский! — объявляет мажордом.

Слуга принял от офицера фуражку и перчатки. Збигнев коротко поклонился собравшимся. Не конвойному офицеру теряться в незнакомом обществе, даже в таком, полном богатых мужчин и роскошных женщин. Хорошо отглаженный мундир поручика, лакированные сапоги, двадцать шесть лет от роду и ладная фигура дадут фору любому миллионеру, страдающему от ожирения и бесчисленных счетов в банках!

— Господа, прошу знакомиться! Мой друг, поручик Войтинский, истинный шляхтич и польский патриот!

Пред Збигневым его богиня, его золотоволосая Киприда. Анжела Киприда, это имя ещё так недавно можно было прочесть на театральных афишах. Киприда — этот театральный псевдоним воспринимался как имя собственное, кружившее не одну офицерскую голову!

— Здравствуй, Збигнев!

— Здравствуй, Анжела!

Збигневу была — впервые! — протянута рука богини. Он принял её и на мгновение прижал к своим губам, так и не решившись поцеловать. Все поплыло перед его глазами. С этого момента он не видел никого кроме Анжелы. Он пожимал мужчинам руки, кланялся дамам, кому-то что-то говорил, отвечал на какие-то бессмысленные вопросы, пил кофе, попробовал предложенный кальян, пригубил за чьё-то здоровье бокал шампанского, представлялся и получал визитные карточки от каких-то коммерсантов, банкиров, социал-революционеров, помещиков, князей и промышленников… И ни на минуту не упускал из виду Анжелу, которую нёс такой же водоворот. Через час она взяла его под руку.

— Идём!

Полуосвещённый безлюдный коридор привёл их в большую, богато обставленную на восточный манер комнату с коврами, позолоченными канделябрами и подсвечниками, низкими столиками, креслами и диванами резного дерева. На стенах красное дерево сменяет набивной с золотом шёлк. Картины в тяжёлых рамах написаны явно не европейскими художниками. Сюжеты — охота на львов и газелей либо любовные сцены, скромные для европейца до неприличия!

Киприда сбросила туфли на каблучках и забралась с ногами на диван, указав Войтинскому на диван напротив.

— Откройте шампань, Збышек. Давайте знакомиться — Ядвига Полонская, из мещан. И отец, и мама были портными, обшивали военных. Детство в Кракове, гимназия. Потом Париж, Сорбонна, естественные науки. В Киеве открылось наследство, уехала в Киев, вышла по любви замуж. Муж — офицер. Поскитались с ним вместе по Туркестану. Он умер в Мерве от малярии. Вдова. Сирота. Детей нет. Двадцать девять лет. Дальше вы знаете. Что не знаете, расскажу потом. За Польшу!