Конкистадор

…Мужчина и женщина выходят из Преображенского храма, единственного в маленькой обители. Они идут по дорожке, усыпанной светлым песком и выложенной по краям крупной галькой, к монастырскому кладбищу. Только что закончилась утренняя служба, люди разбредаются по своим делам. Ветерок разогнал туман, лишь редкие полупрозрачные клочья вцепились когтями в сырую землю, попрятались в низинках и зарослях дикого малинника. Небо – шероховатое, серое, – пошло трещинами, брешами, промоинами, из-за разорванного полога падает неуверенный свет, принося с собой скудные горсти тепла. Очень тихо. Необыкновенно тихо. Молодые сосны стоят, боясь шелохнуться.

Мужчина и женщина бродят между низенькими крестами. Наклоняясь, пытаются разобрать надписи на могильных плитах. Не то. Опять не то. И опять… Они заходят на самую тихую и самую бедную часть кладбища. Тут все заросло лопухами, невесть кем завезенными с Земли, да еще терранской чешуйчатой крапивой, очень страшной на вид и совершено некусачей.

Наконец, мужчина, утомившись бесплодными поисками, окликает монаха.

– Могила инока Алексия? – переспрашивает тот и смотрит на незнакомых ему людей со строжинкой. По взгляду его видно: инок Алексий, готовясь предстать перед Богом, просил братию не превращать могилу в подмостки для туристического шоу.

Мужчина уточняет:

– Я знал его при жизни…

– Вон там… видите?.. у зеленой оградки… поверните налево. Крайние два креста – над могилами инока Алексия и патриарха Димитрия. Который поменьше и некрашеный – как раз-то вам и нужен.

Мужчина и женщина удивленно переглядываются, мол, и патриарх Димитрий, оказывается, здесь. В такой-то глуши.

– Спаси Христос… – бормочет женщина.

Монах удаляется.

Наконец, они находят покосившийся некрашеный крест на могильном холмике. Нет на нем никакой надписи, только выведены краской, от руки, годы жизни: 2036—2142.