Конкистадоры

Вскоре после выхода номера газеты с моим объявлением приехала еще одна женщина, точнее, девушка. Она придирчиво осмотрела мое хозяйство, заносчиво переплела пышную русую косу (у местных дам это что-то вроде ритуала перед тем, как вступить в разговор) и сквозь зубы поинтересовалась, сколько я намерен платить. Ах, так? А какая работа? Ну, нет. И не успел я ее остановить, как она уже исчезла в облаке белой пыли на своем дряхлом велосипеде.

Я не знал, что и подумать. Неужели я слишком мало предлагаю? Почему обе женщины, откликнувшиеся на объявление, вели себя так, будто я их оскорбил? Здесь даже самые незначительные деньги считаются целым состоянием. Ведь больше некуда пойти…

В тот день я больше не ждал визитов, и когда почти в полночь в дверь постучали, сперва испугался, но потом решил, что это какой-то проезжий, сбившийся с дороги и увидевший свет в окне моего дома. Я долго смотрел в щелочку, пока не различил очертаний приземистой фигуры, понуро стоявшей на крыльце. Я спрашивал, кто там, но мне не отвечали. Наконец, я открыл дверь, и свет упал на стоявшую передо мной гостью.

Несчастная!

Она была горбата и одета как нищенка. От нее не пахло, но глядя на ее лохмотья, я не задумываясь подал бы ей милостыню. И собирался было подать, но тут она подняла лицо, и я отшатнулся.

Низкий, поросший черными волосами лоб. Курносый нос, задранный кончиком почти к переносице, так что через ноздри, казалось, можно было разглядеть ее мозг. Круглые черные глаза, бессмысленные и тусклые. Крохотный ротик, треугольный подбородочек, жалкая, сжавшаяся в комок фигурка… Словом, яркая иллюстрация последствий деревенского алкоголизма и кровосмешения.

– Чего тебе надо? – спросил я. – Милостыню?

Она прорычала что-то, именно прорычала, поскольку речь не походила на обычные человеческие звуки. Я увидел, что по ее подбородку стекает слюна. Существо оглядело сени и вдруг указало на стены, сделав несколько размашистых движений.

– Что? – не понял я.

Уродина улыбнулась. Лучше бы она не делала этого, улыбка вышла отвратительная. Это несчастное создание женского пола уже более точными жестами показало мне, как оно моет стены. Я начал догадываться.

– Ты хочешь тут работать? – в ужасе спросил я.

– Ы-ы-ы! – радостно заревела она в ответ.

Я не знал, что сказать. Прислуга была мне нужна, но это убожество, рядом с которым я даже не мог находиться без отвращения…

– Тебя кто-то прислал?

– А-о-о…

Она развела руки и сделала вид, что листает. Я понял:

– Объявление в газете?

– Ы-ы!

Ну что мне было с ней делать? Какой-то сердобольный односельчанин оказал ей медвежью услугу, растолковав смысл моего объявления и послав ко мне. Он, вероятно, думал, что девица вполне пригодна для услуг в моем несложном хозяйстве. Она же тупо смотрела на меня совиными глазами и продолжала рыгать или икать – в знак приветствия, очевидно.

– Ты оттуда?

Я указал в сторону поселка, но она немедленно ткнула пальцем в противоположном направлении. Однако ближайшая деревня в той стороне находилась в нескольких часах езды. Я сам никогда там не был, но в поселке так говорили… Значит, это несчастное создание шло почти сутки по выжженной равнине, чтобы попытать счастья… У меня в груди что-то дрогнуло. Как велика была наивность этой девушки, полагавшей, что ее внешность и развитие могут кого-то удовлетворить! Она была отвратительна… И доверчива до невероятности. Уродина снова указала в ту же сторону и энергично заявила:

– Эу-ее.

– Ну ладно, – решился я, вглядываясь во тьму над бескрайней равниной. – Пока заходи. Сегодня переночуешь тут.

Не мог же я ее прогнать! Я указал ей на старый матрац, валявшийся в сенях. Она недоверчиво его осмотрела, ощупала и вдруг, упав на колени, поцеловала, будто давала присягу. Через мгновение девушка уже скрючилась на нем и, судя по всему, уснула. Я содрогнулся от жалости. Это нищенское ложе показалось ей царской постелью!

На другое утро я проснулся оттого, что меня оплеснули водой. Я подскочил на постели и обнаружил, что убогая обливает стены моего дома из ведра и заливается при этом идиотским смехом.

– Дура! – заорал я спросонья. – Что ты делаешь?!

– Н-га! – рявкнула она и снова окатила стену водой. А потом послала мне очередную улыбку, от которой меня чуть не стошнило.

– Пошла вон! – Я вскочил и, схватив ее за плечи, вытолкал на крыльцо. – Туда!

И показал в ту сторону, откуда она, по ее собственному признанию, явилась. И вдруг в ней произошла перемена. Она скорчилась, будто креветка, пала на землю и тихонько зарыдала, пытаясь поцеловать мои ноги. Я отшатнулся. Эта деревенская идиотка была невыносима в своем унижении… И ужасно жалка.

– Ладно, сперва поешь. – Я вынес ей из дома кусок хлеба и ломоть копченой колбасы. – Но потом иди!

Она схватила бутерброд, впилась в него мелкими острыми зубками и вдруг отбросила с выражением крайнего отвращения. Я возмутился:

– Не нравится? Тогда пошла отсюда!

Она подняла на меня бессмысленный взгляд, встала и, шатаясь, будто балансируя горбом, направилась к калитке.