Конкистадоры

Большая деревенская кухня оказалась пустой, но дома кто-то был – от высокой печки с голубыми изразцами тянуло жаром. Я жадно прислонил к ее боку ладони. Крепко и пряно пахло смолотым кофе, на широком, чисто выскобленном столе стояла стопка мокрой, только что вымытой посуды, рядом лежал ситцевый передник. Под потолком висели длинные ожерелья из багрового лука и перламутрового чеснока, пучки поблекших душистых трав, какие-то лоскутные мешочки. На окнах – вышитые занавески, без единого пятнышка. И это дом бродяги Ральфа? Изразцы уже обжигали мне руки, но я не отнимал их от печки. Какую-то секунду я думал, что ошибся, зашел не в тот дом, пока, обводя кухню взглядом, не увидел на стене старинные фарфоровые часы, увенчанные крохотными, очень живыми фигурками плачущей пастушки и веселого пастуха. Пастух то и дело лукаво кивал, будто намекая на некую приятную тайну, а пастушка покачивала ножкой в коротком красном чулке, точно в такт движению маятника, украшенного фарфоровым цветочным венком. Я знал, что Ральф собирает редкие часы.

На втором этаже, прямо у меня над головой, раздался глухой стук – что-то уронили или откормленный кот спрыгнул с лежанки. От усталости и от жары на кухне начинали слипаться глаза. Деревенские дома всегда наводили на меня сонную одурь. Я снова подумал – странно, что Ральф живет в таком месте. Но вот где-то в глубине дома послышались быстрые шаги, затем скрипнула верхняя ступенька лестницы, и через перила перегнулся Ральф. Прежний Ральф – растрепанный, небритый, с покрасневшими глазами, в обесцвеченной солнцем рубашке хаки. Увидев меня, он коротко охнул и начал спускаться. Ботинки, конечно, были чистые, но те же самые – мне ли их не узнать! Сперва мы хотели обняться, но потом кто-то из нас передумал, я не успел понять, кто именно. Секундная заминка – и мы пожали друг другу руки.

– Рената! – крикнул он, запрокинув голову. – Что ж ты, ничего не слышишь?! Накрывай на стол!

Знакомя меня с женой, Ральф сказал: «Мой лучший друг». А я, принимаясь за тушеные свиные ребрышки, подумал, что он, наверное, довольно одинокий человек, если считает меня лучшим другом. Я бы это так не назвал – просто, когда пришлось делить на двоих тесную палатку, мы с ним научились не мешать друг другу. Вечерами, забравшись в палатку и застегнув полог, мы лениво болтали перед сном. Сперва о находках, сделанных или не сделанных за день, или о том, кто сломал домкрат. Это были ни к чему не обязывающие разговоры. Настоящее сближение началось, когда я мимоходом упомянул о своей библиотеке, сказал, что теперь, слава богу, слишком устаю, чтобы лежать в постели с книгой, и заметил, что чтение для меня – это вредная привычка, сродни алкоголизму. Никогда не забуду, как в детстве, оказавшись в харцерском лагере, я вдруг остался без единой книги. Лето было отравлено, я мучился, скучал, возненавидел своих родителей, которые привезли мне только персики и черешню, а о книгах забыли. Подозреваю теперь, что это было подстроено нарочно, ради моего же блага, но даже годы спустя это воспоминание ужасно.

Оказалось, что с Ральфом в детстве произошел точно такой же случай. Он читал все без разбору, с маниакальной жадностью. Его родители, как и мои, проморгали момент, когда обычная любовь к чтению переросла в слепую похоть, иначе и не назовешь. Он читал за едой, на ходу, в постели, в туалете, читал любую книгу – с начала, с конца, с любого места, несколько раз подряд, был бы перед глазами текст, прочее не так уж важно. Разбираться в том, что он читает, Ральф, конечно, начал позднее. И нам, как двум маньякам, встретившимся в больничной палате, было о чем поговорить. Впрочем, у Ральфа была еще одна страсть: он собирал старинные часы и говорил о своей коллекции с настоящей нежностью.

Ральф ел без аппетита. Я думал, что он уже успел поужинать, но потом заметил, как тревожно поглядывает жена на его полную тарелку. Он вертел в руке вилку, брал и тут же откладывал хлеб и с сонной улыбкой смотрел на меня. Выглядел он неважно, как гриппозный больной. Вялый взгляд, тени под глазами, слегка заторможенная речь. Я спросил о раскопках, но он отделался двумя-тремя общими фразами. Рената торопливо поменяла мне тарелку и поставила на стол теплый пирог. Она в самом деле была немного похожа на девочку – маленького роста, очень худая, с какими-то испуганными глазами. Растянутая синяя кофта доходила ей до колен, на ногах были простые бумажные чулки, как у деревенской бабы. Она ни разу не улыбнулась, ни мне, ни мужу. А Ральф как будто ее не замечал. Разговор не клеился, и я снова подумал, что приехал напрасно. И ведь раньше рассвета отсюда не двинешься – я слишком устал, темно, да и туман.