Конклав

Первенство Рима – это пустая формула, бескровная церемония, очень далекая от молодой генерации, от будущего человечества. Ведь прежде Рим всегда и всем объяснял, что никто из сторонних не может стать папой. Имеется в виду и то, что история Церкви начиналась с наследования престола в самой римской империи. Но уже веками это было преодолено: нечего делать вид, что у Лютера не было последователей. А о схизме Востока? Украинец был убежден, что только мозаикой фактов можно нарисовать общую картину и постараться таким образом убедить кардиналов в разумности его доводов.

Общее раздумье было прервано громким голосом кардинала из Турина:

– Только святой может спасти Церковь: на вершине руководства нужен святой, который своей властью покажет чудо божественных истоков Церкви. Мир хочет окончательности решения, фактов и доводов, разумного спора, наконец…

– Ну, и где ты видишь среди нас святого? – иронически воскликнул Матис Пайде.

– Никто, никто из нас еще не святой. Святыми всегда становились после, когда смерть высвечивала их святость… И, может быть, даже среди нас уже присутствует один из тех, кто станет святым… – выскочил со своим мнением Стелипин.

– Но Бог не желает обнаруживать себя, или мы настолько слепы, что уже при жизни не распознаем Его руку? Мы, верующее в то, что освящены Духом Святым только одним участием в конклаве… – вступил, как всегда на драматической ноте, Алонсо Черини, как обычно, много жестикулируя.

И, продолжая говорить, повернулся к Мальвецци:

– Значит так, дорогой Этторе, святые не принадлежат ни одной национальности, не принадлежат они и истории, но… вечности. Не думаю, чтобы святой мог руководить Церковью, духовным институтом не без компромиссов, а также искусно руководить людьми, вовсе не святыми…

– Однако, заклинатель злых духов, да! Такие только и могут помочь Церкви в этот трудный момент. Все видят – во что мы все попали, угнетенные силами Зла, и нет никакой уверенности в том, что мы вдохновлены Духом Святым, – ответил ему на это Этторе Мальвецци.

16

Верный Сквардзони разбудил Владимиро Веронелли в середине ночи.

– Ваше Высокопреосвященство, мне очень жаль… но случилось нечто ужасное… нам нужно идти…

– Что случилось?

– Дело касается кардинала Маскерони. Меня просили предупредить только Вас и очень рекомендовали пройти в апартаменты префекта Конгрегации по вероучению. Ничего другого я не знаю…

Веронелли, озябший со сна и еще не до конца проснувшийся, с трудом оделся. Вопросов об этом опасном враге Маскерони, с которым надо всегда держать ухо востро и угрозы которого нельзя недооценивать, он больше не задавал. И лучше будет предупредить кардинала-декана Лепорати. Не усложнить бы только ситуацию, если дальше выдерживать все в секрете.

Следуя за Сквардзони, в руках у которого был фонарик, внезапно почувствовал на своей голове нечто, отчего волосы стали дыбом. В испуге остановился, чтобы устранить помеху и снять шапочку. Но наткнулся на маленькое шерстяное и теплое тельце, оказавшееся в его руке и запищавшее… да, это же летучая мышь!.. И только теперь он увидел, что и его секретарь пытается стряхнуть с головы эту гадость; из-за дрожащего фонарика в руках Сквардзони лучи света попадали на потолок, на что сейчас же среагировали летучие твари.

Да их легионы! На балках, на рамах поверх картин; испуганные светом фонарика, они разлетаются и кричат, создавая невыносимый гвалт.

Что означает это новое нападение на дворец, камерленг осознал только у порога апартаментов Маскерони, где его ожидали гвардейский лейтенант и монсиньор Томмазини, личный секретарь кардинала. Все залы и коридоры были заполнены летучими мышами, и люди вынуждены закрывать руками голову, чтобы не подпускать их близко к лицу и успевать скидывать с себя.

– Что случилось, из-за чего понадобилось будить меня ночью?

– Идите с нами, Ваше Высокопреосвященство, увидите сами – ответил Томмазини, в глазах которого стояли слезы.

Перешагнули порог прихожей, прошли кабинет кардинала и вошли в небольшую спальню.

Камерленг сразу понял – случилось нечто ужасное.

На кровати лежал мертвый кардинал Дзелиндо Маскерони, префект Конгрегации по вероучению.

Одеяние его сползло на левый бок, руки, протянутые в сторону звонка, стоящего на тумбочке, как бы просят о помощи. Но лицо, казалось, – не его: оно было загримировано под женское. Полузакрытые веки накрашены, ресницы подчернены, брови подчеркнуты краской для ресниц, щеки припудрены и оживлены румянами, малое количество волос на затылке пострижено и почти исчезло под белокурым париком.

Веронелли не сдержал слез.

На несколько минут воцарилась гробовая тишина. Казалось, камерленг не мог выговорить ни слова. И все же, сумев совладать с собой, он спросил:

– Но кто… кто его сделал таким?

– Никто, Ваше Высокопреосвященство. Я нашел кардинала в таком виде, когда, по его указанию, пришел к нему в час ночи, чтобы отчитаться за прошедший день, – вдруг заговорил лейтенант Капплмюллер.