Конклав

Душа перевернулась после этого вывода; он решил – часы отбили половину одиннадцатого – пойти в бастион Сан Джованни. Открыв дверь в прихожую бани, обнаружил, что совершенно не удивлен находящейся здесь огромной толпой.

Были все: французы, немцы, испанцы, итальянцы из курии и епископств, африканцы, южно– и североамериканцы.

Едва нашел свободную раздевалку.

Натолкнулся на кардинала Пайде, раздевавшегося в соседней кабинке.

– И трое… – сказал он, вздыхая и глядя в упор на бывшего трапписта.

– И трое… что?

– …И трое, дорогой Пайде, трое из наших никогда больше не придут сюда: Контарди, Маскерони и Угамва…

– Нельзя ставить на одну доску тех двух с нашим великаном-заклинателем: Угамва вовсе не умер.

– Уверен? Думаешь, это была магия?

– Нет, точно я все-таки не знаю – умер ли он. Но мы должны за него молиться, упоминать его в наших богослужениях.

Этторе Мальвецци ничего не ответил, но его лицо начало меняться. В его ушах вновь зазвучал смех Франческо и опять заразил его. Он засмеялся, не думая, смотрят ли на него. Не смог сдержаться и засмеялся вновь.

Пайде сделал вид, что не замечает этой, ничем не обоснованной эйфории Мальвецци, и пошел в сауну. Не первый его коллега в последние дни проявлял признаки психической неуравновешенности. Правда, он уже и раньше замечал, что у Мальвецци слабая нервная система, возможно, дело в клаустрофобии. Себя считал везучим, поскольку воспитывался у траппистов: мог жить в тишине целыми днями, и только один, не чувствуя при этом себя одиноким. Одиночество он чувствовал, скорей, в компании. И поэтому сауна ему тоже нравилась: можно было размышлять над будущим. В этом месте сама обстановка, вынуждавшая к близкому знакомству, к беседам, к прямым контактам, была, как в детстве, на его острове.

– Ну, и когда же вернется наш великан-заклинатель?

Мальвецци не ответил, скрываясь в густых облаках пара.

– Да кто может знать? Может быть, черные кардиналы, – боишься спросить у них? – ответил со своего места какой-то голос; невозможно было определить – кому он принадлежит, – так много было пара; этой ночью с первым снегом температуру в сауне подняли.

– Нет, я не боюсь… а что – никого из наших собратьев из Африки сегодня здесь нет?

Теперь бестактным был тот, закрытый паром аноним, возможно, из тех епископов, на кого подействовала тогда магия.

– Здесь я.

– А ты кто такой?

– Карло Фелипе Мария Дос Анджелес из Мапуто…

– Ну, так я у тебя спрашиваю. Ты позовешь кардинала Леопольда Альберта Угамву, или его буду звать я?… Угамва, чего ты там ждешь? Свисти, свисти как следует, и стена упадет!

За последними горячими словами Мальвецци последовало долгое молчание.

Только Матис Панде собрался открыть рот, как произошло нечто, совсем уж странное.

Пар быстро разошелся. Температура, между тем, в сауне резко понизилась. Все стало видно; старые великие выборщики были в костюмах Адама: кто сидел, кто стоял, кто опирался о стену.

А в середине большого помещения стоял с головы до ног одетый в черно-красное кардинал-архиепископ из Дар-эс-Салама – Леопольд Альберт Угамва.

Раздавшийся смех начал усиливаться и, казалось, никогда не кончится. Смеялся Этторе Мальвецци и никак не мог остановиться. Быстро-быстро он заговорил о том, что ему нужно срочно позвонить Франческо.

– Позвонить? Но, Этторе, разве ты не видишь, что вернулся наш Угамва? Разве не этого ты хотел? – старался успокоить его Рабуити, начиная понимать, что нечто нехорошее творится с его другом-туринцем.

– Прошу вас, дайте мне позвонить Франческо!

Кардинал из Дар-эс-Салама, растроганный и оглушенный внезапным своим возвращением, постоял немного, да и пошел к выходу из зала, в котором в тот же потеплело момент и заклубился горячий пар.

Многие кардиналы покинули парную, с Этторе Мальвецци остались только Челсо Рабуити и Матис Пайде.

В прихожей бани небольшая толпа окружила танзанского епископа, не давая ему уйти. Многие до него дотрагивались, пожимали ему руку, не находя в себе смелости заговорить с ним и задать ему важные вопросы, которые были у них на уме, в том числе и тот, с которым к нему, не задумываясь, мог бы обратиться Мальвецци.

– Бедный Этторе, нужно отправить его в келью, – произнес ближайший к Угамве епископ из Венеции, Альдо Мичели.

– Это его силой я вернулся, – сказал танзанец.

Слова заклинателя всех удивили.

– Что ты хочешь этим сказать?

– А то, что в нем есть добрая странность, которую можно приравнять к моей магии. Мальвецци все понимает примерно так же, как я, только по-другому. Он меня почил, потому что «видел» меня, то есть знал, что я нахожусь внутри этих стен.

Последовала тишина. Разговор ушел в тайные глубины, прерогативы одних только африканцев, другим там делать было нечего. Угамва, защищая душевную тонкость Мальвецци, и чтобы не вызывать большей подозрительности окруживших его кардиналов, решился на объяснение.

– Почему вы не хотите понять? Если бы он не обладал простотой ребенка, не открылся бы в стене проход, и я не смог бы вернуться.

– Да, что ты такое говоришь? Как этот бедный Мальвецци мог открыть… проход? – не переставал удивляться епископ из Венеции.