В кабинете ругались. Голый мужчина с фигурой раскисшего Геракла стучал ладонью по столу: “Знаю я эти ваши приборы! Это не приборы, а мошенничество. Они у вас ничего не измеряют!”
— Не задерживайте очередь, — выглядывал из-за аппарата эйдосолог. — Занимайтесь спортом, ведите здоровый образ жизни.
— Я веду здоровый образ жизни, будь он проклят! Каждое утро холодный душ, потом — на зарядку становись! Раз-два, три-четыре, руки на пояс! Три-четыре!
— Не задерживайте очередь.
— Ну, измерьте еще раз! Ну, не может быть так мало, я же холодный душ каждое утро! Я же не хочу еще умирать, я же вокруг дома бегаю, все знают! В трех конкурсах красоты побеждал, в страже красавцев участвовал, психов ловил, и грамота есть, немного помятая, но утюгом прогладить можно… Ну, добавьте еще эйдосов, не могу я умирать! Кто мои цветы после смерти поливать будет, а?!
— Не задерживайте очередь…
Эйдосолог вышел из-за прибора и направился в соседнюю комнату. Остановился, внимательно посмотрел на кричавшего.
Старлаб узнал этот взгляд.
Взгляд, отличающий человека от животного. Взгляд, означающий: “Мы можем договориться” и прощупывающее многоточие в конце… Гуманный, сострадательный взгляд взяточника среди холодных приборов, стекла и бетона Центра эйдосографии.
И мужчина, все еще оглушенный собственным криком, тоже понял этот взгляд. Сутулясь, он бросился к эйдосологу… Старлаб видел, как они исчезли за ширмой, шепча и подмигивая друг другу, как любовники.
Через несколько минут Старлаб сидел, обмотанный проводами, и смотрел на трепетание стрелок. Ему было все равно, сколько он наберет этих эйдосов.
— Поздравляю, — эйдосолог отлеплял от него присоски датчиков, — прекрасный результат. Просто прекрасный.
Старлабу казалось, что изо рта эйдосолога вылетают синеватые мухи и кружатся по комнате, наполняя ее радостным жужжанием.
— Наш город находится ы центре мира. Ы нем жиыут люди разных профессий. Ыокруг города много зелени: лесоы, полей, рощ и паркоы. Понятно?
НС в сияющем золотом пиджаке сидел напротив него. Свежий, спрыснутый, завитой, как баранчик. Зеркально выбритые щеки отражают сиянье рампы.
Старлаб стоит, поеживаясь. Он уже ни о чем не думает. Мыслей нет. Смылись в душе, состриглись, высосались депилятором, сломались под пальцами массажиста.
— Понятно? — переспрашивает НС. — Это все, что вам нужно рассказать наизусть. Остальное, то, что вам поведал Платон, вы прочтете по бегущей строке. Есть вопросы?
— Почему там столько Ы?
— Такая мода. Публике нравится. Публика любит букву Ы. Есть вопросы? Если есть вопросы, вспоминайте Филословарь. Там все написано.
— Вас несли на носилках... Потом вы лежали на полу.
— Да, в этот раз у меня была тяжелая линька. Я много выстрадал. Вам нравится мой новый пиджак?
Растворился в кулисах.
Старлаб стал повторять: “Ы лесах и лугах ыокруг нашего города ыодится много редких жиыотных и птиц. За ними следят специальные дети — победители ы конкурсах и ыикторинах. Дети кормят сыоих друзей, не дают им подохнуть ы зимнее ыремя”.
Птица-Старлаб медленно кружит над Центром мира. Тихо. Темнеют воды Канала. Холодно. Старлабу хочется по нужде. Малой нужде маленькой птицы в осеннем небе. Нельзя. Для птиц есть специальный туалет. Маленький и грязный, как все туалеты в Центре мира. Весь засыпан перьями.
Старлаб посмотрел вниз. До туалета еще далеко.
Замахал руками сильнее, пытаясь попасть в нужные потоки воздуха, как его учили. Город внизу наклонился на правый бок. Вот Музей искусств, похожий на кастрюлю. Вот Центр диффузии — Старлаб туда обязательно будет ходить, когда станет человеком и получит ученую степень.
Сколько еще лететь? А тут еще тугой встречный ветер сбил Старлаба, придавливая его к самым крышам. Блеснула совсем близко вода Канала. Пронеслась статуя Платона, тыча пальцем в мир идей. Пара рыб высунула головы из воды, глядя на падающего Старлаба; на голове одной розовела купальная шапочка.
Почти у самой воды ветер подхватил Старлаба и понес в противоположную сторону, подбрасывая и окуная в воздушные ямы.
Старлаб то и дело хватался за пах, боясь, что не дотерпит.
Город быстро таял; замелькал лес. Старлаб тормозил руками, вытягивал вперед ноги, чтобы выбраться из ветра, спуститься, переждать. Еще немного, начнутся окраины, хотя у Центра мира и не бывает окраин. Загорелось солнце. Лес разлетелся, как зеленая лужа, в которую бросили камень. Ровным кругом сверкнуло озеро. В середине озера торчало то ли дерево, то ли мачта.
По озеру медленно шел человек в черном. Прямо по воде.
Поднял бородатое лицо, посмотрел на летящего Старлаба. Опустил, пошел дальше. Ветер швырнул Старлаба в сторону, протащил немного над лесом, вращая в лучах разгоравшегося солнца. И затих.
Старлаб чихнул, расправил руки, планируя... И не вытерпел... Потом долго сидел, отдыхая и улыбаясь, на ветвях. Грелся, приглаживал перья. Закусил каким-то подвернувшимся под руку фаст-фудом — кажется, древесным жуком — и полетел обратно в город. Нужно было готовиться к экзаменам в класс грызунов.