КОННИЦА БЕХТЕРЕВА

Нас было двое, еще сестричка со мной маялась. Ближе к ночи она сказала, потупив взор:

— Я пошла спать, Алексей Константинович. Если вам что–нибудь понадобится, я в первой палате.

Боже ты мой, и что же это мне может понадобиться? Она была маленькая, мне по плечо, а роста я очень среднего; вся какая–то опухшая, в мелкой сыпи и с жидкими волосенками; в ней было нечто от грызуна, она была страшнее чумного микроба.

— Нет–нет, мне ничего не нужно, — я с напускной беззаботностью покачивался с пятки на носок и смотрел в сторону.

…Ночью я вышел побродить по коридорам. Было дико и непривычно видеть безлюдные палаты с койками без белья, на которых покоились скатанные матрацы. И вот какую власть имеет над нами привычка! на секунду мне захотелось, мне представилось, как восстанавливается, и вот уже тут лежат инсульты, а тут радикулиты, а там помирает парочка черт–те с чем, все обыденно и знакомо. Как было бы спокойнее, думал я, если бы оно вдруг заполнилось, отделение. Инсультами и травмами — как хорошо! иначе муторно на душе и даже страшновато.

Это видение, конечно, держалось не очень долго.

Шестерочка

Зашел в аптеку. а там передо мной оказался солидный дядечка.

Ему был нужен бинт, ноги обтягивать, самого большого размера бинт и самого большого размера ноги.

Принесли ему:

— Не то, вы что! — затрубил на все помещение, а оно маленькое. — Мне же сетчатый!

— Так бы и сказали, — пожав плечами, милая аптекарша уходит на склад.

Вернулась.

— Вот вам шестерочка, три пятьдесят.

Рассматривает на свет, щурится:

— Во! Да мне таких штучки три…

Аптекарша полуутвердительно улыбнулась:

— Вы издеваетесь?

И пошла на склад.

— Издеваюсь! — запыхтел мужик, призывая меня в единомышленники. — У них там продукция на складе, бардак, а я издеваюсь!

Бинты принесли.

Начались поиски пятидесяти копеечек в кошелечке.

А я стоял и воображал, как этого человека, наполнив пивом, сажают в сетчатый бинт и опускают охлаждаться в воду, возле мостков, как в телерекламе, и он там сидит, а тут и рекламный Белый Медведь доволен новой забавой.

Готовность номер один

Мой приятель–доктор отправился в аптеку за цитрамоном.

Встал в очередь.

Перед ним оказался молодой человек, который брал себе, естественно, инсулиновый шприц, но без баночки нафтизина, в которой бодяжить — видимо, все уже было приготовлено.

Пока аптекарша выбивала чек, пока отсчитывала мелочью сдачу — хуяк! тот уже на полу!

Очевидно, и жгут уже был на руке, и все приготовлено.

Забегали все: скорую, скорую!

Приятель мой присел на корточки, пригляделся: дышит.

— Пускай лежит, — сказал. — По морде бейте иногда, чтобы дышать не забывал.

И ушел с цитрамоном, не стал оказывать первую помощь.

По рюмочке

В кардиологии напряженно: дня не проходит, чтобы не было подношений. Больные приносят водку ежедневно; в пятницу, когда большая выписка — просто беда.

Одна дама, правда, принесла доктору тысячу рублей со словами:

— Возьмите, пожалуйста… У меня муж доктор, ему несли, и плохо кончилось…

Потом опять подарили бутылку.

Доктор повертел ее, повертел и побрел в хирургию.

Зашел к заведующему, выставил на стол.

Тот обрадовался:

— Ну что, давай по рюмочке?

— Нет, — сказал доктор, — давай ты меня подошьешь, а сам выпьешь рюмочку.

— Ну, давай.

Хирург уложил доктора, подшил его эспералем — десять таблеток засадил, особенным троакаром.

Закончил дело и выпил рюмочку.

Без вины виноватые

Главный врач явился в реанимацию и накинулся на санитарку: что за срач? Совсем потеряли совесть? Под окнами прокладки валяются в неимоверном количестве — позор!

Санитарка подбоченилась и начала орать:

— Да какие у нас прокладки? У нас все в памперсах лежат!

Убедила–таки главного, что ни одной женщины с исправным циклом в реанимации нет. И все эти прокладки нанесло ветром, с гинекологии, с пятого этажа. Ушел он.

А там действительно — на ту сторону, где были прокладки, выходит только одно реанимационное окно, и палата тоже одна, и больная лежит там одна. Старуха.

Лежит уже в этой реанимации очень давно. За нее родственники платят, она и лежит. Расхаживает с папиросой и горя не знает.

И срет в мусорное ведро, которое возле дверей.

Больше некому.

Сначала многие удивлялись, когда туда заглядывали: откуда? и туалет рядом. Но потом перестали и удивляться, и интересоваться.

Доктор Чехов и Астров

Иногда мне еще случается удивляться докторам. Общался тут с двумя. Первая — женщина в годах, два сына, они наркоманы, а у одного еще туберкулез и ногу сломал, а второму оторвало палец. И ничего! Живет докторша, не покладая рук трудится.

А второй доктор заходил ко мне на дом, мы разговорились, очень милый человек. Я даже растрогался, проникся к нему всячески и подарил книжку.

Его изумлению не было предела.

Он заявил, что никогда не прочел ни одной книжки и эту не будет.

— Но как же? Ведь вы когда–то учились?

— Ну, тогда — да, конечно. А дальше зачем? Я телевизор послушаю, что–то мне перескажут — и хорошо.

Немолодой такой доктор, лет под шестьдесят.

Черви сомнения