Конные и пешие

Афанасий Захарович недавно побывал на Магнитке, там встречался с англичанами и узнал от них, что известный всему миру писатель Герберт Уэллс выступил с докладами и статьями, в которых с тревогой писал: бурный рост техники может привести к очень резким переменам природной среды, а это таит угрозу для существования самого человека. Так же, как вымерли многие виды животных, не сумев приспособиться к изменениям биологической среды, так же может погибнуть и человек, разница только в том, что он, развивая технику, создает сам же невыносимые для своей жизни условия. В мысли этой есть своя доля истины, и об этом мы с Афанасием Захаровичем много спорили. Он придерживается мнения, что в России развитие техники еще только началось, она еще не достигла того совершенства, какое необходимо для свободной, облегченной деятельности человека: еще много пота, много ручного труда, много вредных отходов. А высшая техника предполагает труд без усилий и ядовитых извержений. Однако ж предупреждение Уэллса надо учесть. Развитие техники и в самом деле не имеет предела и может быть обращено и на благо человеку, а может, и во вред. Потому и нужен серьезный контроль над ее усовершенствованием.

Мост мы построили раньше срока. Был митинг, торжество. Мне очень не хотелось покидать здешние места, расставаться с Прасоловым, но тут случились непредвиденные события. Афанасий Захарович пришел ко мне как-то ночью. Вид у него был встревоженный, он попросил воды и сразу же заговорил о том, чтобы я быстрее собирался и уезжал. Лучше бы даже сейчас, ночью. Я попросил у него объяснений. Прасолову не хотелось их давать, но он все же сообщил, что вчера вызвали Нового в Свердловск. Сегодня же поздно вечером Афанасий Захарович узнал, что директор арестован. За что — он и сам не знает. Много всяких тревожных слухов. Я тогда спросил: какое же это имеет отношение ко мне? Прасолов сказал, что у него есть серьезные опасения. Дело в том, что ему случайно удалось узнать, что на меня пошла в Свердловск нехорошая бумага: будто я во вредительских целях применил на мосту в некоторых местах вместо клепки электрическую сварку и мост непременно рухнет. Это сущая чепуха! И Афанасий Захарович отлично понимает — чепуха, конечно. Не может этот мост рухнуть. Но… Уж больно тревожное время, и может быть серьезная беда. Он тут же осведомился: не нуждаюсь ли я в деньгах? В них я не нуждался, потому что получил расчет и премию за мост. Он и посоветовал мне ехать в Ташкент, дал адрес своих добрых знакомых. Мы в спешке попрощались, у него были слезы на глазах, и он все повторял: ах, как жаль, как жаль! О себе он не думал, хотя у него здесь семья. Я сказал ему: может, и он бы поехал со мной? Прасолов удивился: зачем? Ему тут верят, и он верит, что ничего худого с ним не случится. Я ему напомнил, что и Новый в это же верил, но Прасолов возразил: Новый — хозяйственник, а он инженер; у хозяйственника всегда можно отыскать разные упущения, а инженер их не допустит.

Может быть, мне и не надо бы обо всем этом тебе писать, Верочка. Но тогда ты не узнаешь, почему я вдруг покинул Урал. Я прерываю письмо. Подъезжаем к станции. А на ней — огромный базар. Я очень люблю привокзальные базары, надо сделать закупки, чтобы хватило на обед и ужин…

Ох, как вкусно пахнет в вагоне печеным хлебом, солеными огурцами и картошкой! Все запаслись продуктами, едят, пьют, стали говорливы и шумливы. Представляешь, сейчас на станции со мной произошел такой случай. Покупаю огурцы. Очень хороший засол, с чесночком. Подходит человек в военном. Пробует тоже эти огурцы, потом поворачивается ко мне, говорит строго: а я вас знаю, видел. Но мне-то он не знаком. Я и отвечаю: наверное, вы ошиблись. Нет, говорит, я не ошибаюсь, видел я вас, только не могу вспомнить где. Тогда я ему в ответ: странно. А он строго так, хмуро: нет, не странно — подозрительно! Вот какое слово ввернул, да так, что мне и в самом деле не по себе стало. А что подозрительно-то? Поди разберись. Хорошо, в это время гудок прогудел и все кинулись к вагонам… Тревожно, очень тревожно мы живем.

Милая, славная Верочка! Где ты? Так не хватает мне тебя, твоих слов, твоего взгляда. Подай о себе весточку, я живу в постоянном беспокойстве о тебе. Я люблю тебя, Верочка. Пиши мне. Володя».

7 декабря 1940 года.

«Славная, любимая моя! Черт меня занес в этот таежный поселок и не выпускает: долго шли дожди, дороги и тропы развезло, ни проехать, ни пройти. Надо ждать, когда скует морозом землю, выпадут снега, и тогда уж по санному пути постараюсь добраться до Иркутска. Здесь прокладывали большую трассу и, конечно же, нужны были мосты. Я поставил три. Тут мне изрядно пришлось голову поломать, потому что прежде таких бревенчатых мостов я не ставил. Но вроде бы все получилось, и не так уж плохо. Места здесь богатые, но работать было трудно. Намаялись мы порядком и от гнуса страдали. Я не думал, что здесь бывает так жарко, заливаешься потом, а эта проклятая мошка тебя жрет. Но зато народ тут на работу злой. Мастера есть великие, дело с ними приятно иметь.