— Где-то я это видел… Давно… Ага, вспомнил. В фильме Бергмана «Земляничная поляна». Еще часы без стрелок…
— Нет, у меня часы со стрелками, и они идут. Я не видела этого фильма. Но боюсь, что кто-нибудь такое увидит наяву.
— Чепуха!
— Так полагаете? — Прежняя насмешка, которую он отметил еще в институтском коридоре, пробежала по ее губам. — А вы пойдите-ка вон к пивному ларьку. Или в кафе-мороженое. Ну, на худой конец потолкайтесь в очереди за чем-нибудь дефицитным. А то ведь вы и в метро не ездите. Но вам, конечно, лучше всего к пивному ларьку, где мужики собираются постарше, что через войну прошли. Вы и не о таких снах услышите. А у вас в доме об этом не говорят?
— Нет. Ну зачем же о таких ужасах?
— Я так и знала. У вас, конечно же, другие заботы.
— А у тебя?
— У меня такие же, как у тех мужиков, что у пивного ларька.
— Значит, мне в поисках истины надо идти к алкашам?
— Ну, во-первых, там далеко не все алкаши. А во-вторых, вы же к ним в дом не пойдете. А если бы пошли… В каждом доме много, очень много своих проблем, и каждый справляется с ними, как может. Но в этих же домах существуют и проблемы, общие для большинства. И главная из них — это та, о которой я сказала. Она называется «война». Вот как она называется… И только погрязшие в своем тщеславии людишки отгораживаются от нее.
— Так, — усмехнулся Виталий, — начинаем бой с мещанством. Будем продолжать?
— Будем продолжать, — кивнула она. — И еще среди этих общих проблем: как добыть для всех побольше еды и одежды, хорошей и дешевой. Ну есть и другие…
— Стоп! Ну а ты… ты сама что делаешь?
Она на мгновение поколебалась, по привычке прикусив верхнюю губу.
— Ну что же, — вздохнула она, — я не хотела об этом. Но у меня есть кое-какие идеи по защите. Скоро я их положу на стол своему шефу. Возможно, если он их одобрит, мне перестанет сниться пустой город.
— Вот теперь все ясно, — улыбнулся Виталий. Ему надоел этот разговор, он явно шел не по тому руслу, по какому хотелось бы, но эта чертовка Валя так загорелась от своих слов, что смуглые щеки ее покрылись румянцем, глаза еще больше заблестели, она стала так хороша, что Виталий подумал: пора всерьез начинать атаку.
Он встал, быстро прошел к ней, легко поднял со стула и, взяв ее за плечи, повернул к себе.
— Ты не находишь, что мы слишком увлеклись политикой? Может быть, покончим с торжественной частью?
Валя смотрела на него спокойно, не вырываясь, сказала:
— Мне было интересно взглянуть на вас вблизи… Очень даже было интересно. Но спать мы вместе не будем.
— Почему? Ты ведь давно на меня пялишь глаза.
— Ха! — скривилась она. — Но я уже объяснила причину. И лучше отпустите меня. А то могу сделать больно.
Виталий улыбнулся и сразу почувствовал острый приступ желания: ему всегда нравилось, когда с ним начинали игру в сопротивление, это было его слабым местом, и за Аню-то он вел бой, может быть, больше из-за того, что она заняла против него круговую оборону; Виталий твердо верил: чем упорнее женщина отвечает «нет», тем явственней за этим слышится «да». Румянец сошел с Валиных щек, глаза сузились, потемнели; он потянул Валю к себе, чтобы прижать, ощутить вкус губ, но все ее тело напружинилось.
— Я предупредила, — зло прошипела она.
Тогда он попытался обнять ее и в то же время вскрикнул от боли: она впилась ему в руку зубами, боль была такая резкая, что он невольно отпустил Валю; она тотчас, схватив бутылку «Серого монаха», отскочила к окну.
— Только сделай шаг, — тихо и злобно сказала она, — и я расколочу твое окно и заору, что меня тут насилуют… Вон торчит компания на улице. Они обязательно захотят посмотреть, что здесь происходит.
Виталий понял: она способна на такое, и, потирая укушенную руку, зло проговорил:
— Да пошла ты к черту!.. Нужна ты мне… Убирайся! Слышишь?!
Но Валя не сдвинулась с места, внезапно удовлетворенно улыбнулась, качнула головой:
— Ну вот теперь порядок!.. Нет, не смей подходить. Ты уже убедился, я зря не предупреждаю. А теперь я просто хочу тебе сказать, что наконец-то разглядела тебя. Ты знаешь кто? Ты слабак. Только слабаки прибегают к силе. Ты привык хапать, а не добиваться. Да и как иначе? Тебе с детства подсовывали лучшие кусочки. Сильный человек — щедрый, он способен на жертву, он может отдать все, ничего не требуя взамен, а насильник — слабая дрянь. Он пуст как побрякушка. Вот ты такой. Я таких ненавидела и прежде, а сейчас ненавижу еще сильнее. Ты сдохнешь от одиночества. Это я тебе обещаю.
Она отшвырнула от себя бутылку, и та покатилась, расплескивая вино, по ковру, а Валя мгновенно метнулась в прихожую, содрала с вешалки свою куртку; лязгнул замок, дверь с грохотом закрылась, и ему показалось — с лестничной клетки раздался громкий, дразнящий смех.