Конные и пешие

Когда Виталий остановил «Жигули» на стоянке возле дома, он, прежде чем выйти, невольно огляделся вокруг. Ему показалось — Валя заметила его настороженный взгляд и опять подобие усмешки мелькнуло у нее в глазах. Тогда Виталий весело сказал:

— А сейчас выходим. Экскурсия в обитель Виталия Суржикова… или, как изволят говорить в институте, Суржикова-младшего, начинается. Пояснительный текст на месте. Прошу.

Валя рассмеялась и выпорхнула из машины.

В прихожей он помог ей снять куртку и тут же сказал:

— Милая женщина, я чертовски голоден. И у тебя есть шанс продемонстрировать свои познания в кулинарии. Двигаем на кухню. Там в холодильнике найдем все, что надо. Кроме того, у нас есть бутылка виски. Так что может быть отличный ужин. Но предупреждаю: за яичницу уволю сразу без выходного пособия.

Он открыл холодильник.

— Ого! — воскликнула Валя. — Да тут и не надо быть особой кулинаркой. Вот когда из ничего надо сделать нечто, тогда… Ну все равно, лучше бы вы ушли. Я не люблю, когда на меня смотрят при готовке.

— Почему же на «вы», прелесть моя? — сказал Виталий и попытался ее обнять, но она ловко увернулась.

— Потом перейдем на «ты», — махнула она рукой.

Ему хватило этого обещания, он сразу же покинул кухню, обошел комнаты, подумал: «Завтра заставлю ее тут прибрать». Виталий переоделся в джинсы и легкий свитер, прошел в столовую, достал из серванта рюмки, бутылку виски, потом просмотрел почту, перелистал журналы, в общем, прошло около получаса, прежде чем Валя крикнула с кухни:

— Где накрывать?

— Неси все сюда. Помочь?

— Спасибо, управлюсь.

Она принесла тарелки на подносе, на них красиво были разложены колбаса, ветчина, сыр, алели помидоры, вкусно пахло жареным мясом и луком.

— Ну, кажется, наконец-то я поем, — обрадовался Виталий.

Валя проворно расставила тарелки и села напротив — там, где обычно садилась Аня. Виталий отметил это и подумал: может быть, женщины сами не замечают, но чувствуют, где их место. Виталий открыл бутылку, хотел налить виски Вале, но она прикрыла рюмку ладошкой.

— Я этого не пью.

— А что же?

— Ну… если есть, немного сухого.

— Есть немного сухого.

Он снова открыл сервант, там стояла початая бутылка венгерского «Серого монаха».

— Ну что же, — сказал Виталий, — рад приветствовать гостью в своем доме и выразить надежду, что она не будет здесь скучать.

Он с удовольствием стал есть мясо, оно было сочным, вкусным.

— Однако, — покачал Виталий головой, — это сделано руками мастерицы.

Валя рассмеялась.

— Конечно. Это у меня родовое. Мама двенадцать лет работает поваром в столовой.

— Ого, значит, было сытое детство.

— Нет, сытого детства не было, но и голодного тоже.

— Ну а что повлекло в науку?

— Наука, — кивнула Валя, но так как он молчал, в ожидании смотрел на нее, добавила: — У меня есть свои честолюбивые замыслы.

— Я могу быть в них посвящен?

— Нет, — сказала она категорично.

— Значит, будем считать: у тебя есть своя важнейшая тайна.

— Тайна есть у всех. Без этого не бывает личности.

— Понятно. Мы боремся за самостоятельность.

— И без этого не бывает личности, — рассмеялась Валя; ему все больше нравилось, как она открыто смеется, и верхняя полная губа при этом чуть подворачивается, открывая ровные свежие зубы. И все же он чувствовал: хоть и разговор у них шел непринужденно, некий барьер отчужденности стоял между ними, и этот барьер надо было как-то сломать, а иначе трудно быть полностью раскованным.

— Ну и личностью быть трудно, — усмехнулся Виталий и пристально посмотрел ей в глаза. — Порой это может привести к неприятностям.

— Не приведет, — медленно сказала она, и Виталий успокоился, решил: все идет как надо, сразу видно — она хорошая девочка, и впереди их ждет приятный вечер; она ведь понимала, зачем сюда идет, и не надо торопиться… Никогда не надо торопиться. Надо дать ей возможность поговорить, наверняка ей есть что порассказать, излить душу, такие, как она, это любят, а после исповеди доверие неизбежно.

— У тебя в институте неприятность? — спросил он, закуривая и подвигая ей пачку сигарет. Она взяла сигарету, но прикуривать не спешила.

— Нет, у меня не может быть неприятностей.

— Так не бывает.

— Бывает, если сумеешь отрешиться от себя… То есть, я хочу сказать: если не замыкаться только на себе самой. Если будешь понимать, как мучаются иногда другие, то твои неприятности всегда будут казаться ничтожными.

— Это что-то из религии. Впрочем, говорят, это модно.

— Нет, это не из религии, это из размышлений.

— Ну, тогда нужны примеры, чтобы было ясно.

Валя взяла его зажигалку и прикурила, даже не прищурившись от дыма, в ее темных глазах забрезжило дальним светом; она немного подумала и сказала:

— Ну хорошо… С некоторых пор мне снится страшный сон. Огромный пустой город. Улицы, дома. Над всем этим холодное, мраморное небо. А в городе ничего живого. Ни людей, ни птиц, ни кошек, ни собак, даже червяков нет в газонах, да и на газонах нет травы. Черные, мертвые деревья. И только дома и машины. Пустые машины, автобусы, троллейбусы. Но тишины нет, моторы продолжают работать. Им ничего не сделалось. Вот такой сон. Правда, страшно?