Консерватизм и развитие

Отправной точкой при прогнозировании дальнейшего развития событий является утверждение, что новые консерваторы опираются на мнение меньшинства, которое их усилиями мобилизуется, а потому они получают возможность влиять на государственную политику. Например, это может удерживать власть от каких-то действий или подвигать ее на более консервативные позиции или хотя бы смену риторики. Принципиальных изменений курса, тем более отказа от уже действующих норм, регулирующих сферу морали, семейных отношений, всего, что связано с недискриминацией меньшинств (кроме мигрантов), это не предполагает, поскольку против подобных изменений настроено большинство в западных обществах.

Электоральные шансы и, соответственно, политическую влиятельность новых консерваторов не следует преувеличивать. В Великобритании Партия независимости на выборах 2015 г., получив 12,6 % голосов избирателей, провела в Вестминстер лишь одного депутата. Ее максимальный успех – обязательство Консервативной партии провести референдум о выходе Великобритании из Евросоюза. Также относительным успехом можно считать поправение одержавшей уверенную победу «системной» Консервативной партии: евроскептический настрой нового состава ее парламентской фракции, по оценкам наблюдателей, существенно сильнее прежнего[10].

Во Франции, опасаясь растущей популярности Национального фронта, традиционный мейнстрим (как консервативный, так и социалистический) не допустит реформы избирательного законодательства до президентских выборов 2017 г. Победа на них Марин Ле Пен не представляется возможной. Она вполне в состоянии набрать в первом туре более 20 % (вплоть до 30 %) и выйти во второй тур. Однако во втором туре против нее объединятся электораты по крайней мере двух крупнейших партий по принципу «республиканской дисциплины», привычки левого и центристского электората голосовать против «врага справа». Вероятнее всего повторится (хотя и с иным раскладом голосов) сценарий 2002 г., когда во второй тур вышел ее отец, набрав во втором туре 18 % голосов, всего лишь на 1 пункт больше, чем в первом. Его дочь, благодаря свежему и яркому имиджу и отказу от радикализма, сможет набрать существенно больше и в первом, и во втором турах. До президентских и весьма вероятных в том же году парламентских выборов Франция не перейдет на пропорциональную избирательную систему: этого не допустят все системные политические игроки. Однако ситуация, когда одна и та же партия на многих выборах подряд получает столь значительную долю голосов избирателей, но лишь минимально представлена в законодательной власти, входит в противоречие с современными европейскими представлении о справедливой электоральной конкуренции. Если бы переход на пропорциональную систему состоялся, Национальный фронт обрел бы «потенциал шантажа» (давления и влияния на власть), но не «потенциал коалиции»: с ним ее не приемлют ни правые, ни левые. Кроме того, такой вариант возможен не менее, чем через шесть-семь лет, а на столь длительный срок прогнозировать электоральные шансы невозможно.

В странах с пропорциональной избирательной системой новые консерваторы уже обрели «потенциал шантажа», а в ряде случаев близки к коалиционному. Различие между этими вариантами определяется не масштабом электоральной поддержки (при фрагментированных партийных системах эти показатели относительно близки у нескольких партий), а тем, насколько партия воспринимается как договороспособная, т. е. лучшие шансы имеют не крайне правые, а популистские всеохватные партии (недавний пример – успех «Истинных финнов» на парламентских выборах и их вхождение в правительство). Однако при таком сценарии электоральный успех стимулирует партию к переходу на более умеренные и взвешенные позиции ради сохранения или расширения своей электоральной базы к следующим выборам.

Очевидный общий успех нового консерватизма – приостановка глобализаторского тренда, свойственного в последние десятилетия системным консервативным партиям и их возврат к подчеркиванию приоритета «национального» над «глобальным». Однако в целом можно утверждать, что системный консерватизм справляется с последствиями кризиса, по крайней мере в том смысле, что левые в Европе и США не смогли значительно повысить свою популярность, а распространившиеся в последние годы новые левые подходы – более перераспределительные, чем раньше – имели лишь ограниченный успех. При этом в кризис правые смогли эффективно сыграть на своих традиционно сильных сторонах – том же «возвращении к идентичности», разумной фискальной политике, экономии госрасходов и умелом маневрировании в политическом центре[11].