Консерватизм и развитие

Большую роль в становлении консерватизма сыграло и мощное идейно-политическое и литературно-философское движение немецкого романтизма (Schmitt, 1925). Политический романтизм сформировался на волне воодушевления Французской революцией, но впоследствии большинство его представителей были разочарованы в революции и перешли на реакционные позиции. У них мы тоже видим подчеркивание роли государства, воспевание его. Консерватизм и даже реакционность романтиков состоят в том, что в качестве идеального или желательного они называют то, что происходило в глубоком прошлом. В настоящем – революции, разрушение основ. В будущем, если не принять мер, – усугубление этих тенденций. Но зато в прошлом – именно то, что и должно быть. Именно поэтому так важна роль традиции. Активное участие, лидерство в конструировании культурной традиции – типичная задача, которую ставили перед собой многие консерваторы. Конечно, они вовсе не ограничивались воспеванием государства. Романтики болезненно реагировали на современность, на рационалистический эгоизм буржуазного мира. В противовес ему они создавали образ сказочной Германии с доблестными рыцарями, добрыми горожанами, занятыми своими ремеслами, искренним благочестием, а самое главное – с тем органическим единством народа, в котором каждый ощущает себя членом своего цеха, своего ордена, гражданином своего города, своего народа с его языком, сказками, песнями и преданиями.

Консерватизм в Германской империи

Радикальный сдвиг в оформлении немецкого консерватизма произошел в ходе объединительных процессов второй половины XIX в. Одной из ключевых фигур в качестве консервативного идеолога был знаменитый историк Генрих фон Трейчке (1834–1896). Выдающаяся, главенствующая роль Пруссии – центральная тема сочинений Трейчке, который рассматривал другие европейские страны, прежде всего Францию, как изначальных врагов, а другие немецкие земли, прежде всего Баварию, – как недостойных соперников Пруссии. Преклонение перед прусским государством, мощью рациональной бюрократии, признание его притязаний на лучшее, просвещеннейшее, человеколюбивое, связанное с уважением к праву и благоденствием всех сословий правление – все это было старой немецкой традицией. Но Трейчке решил заглянуть не в ближайшее прошлое (например, во времена Фридриха Второго Прусского), а в эпоху куда более отдаленную. Государство тевтонского ордена Трейчке превозносил и считал обогнавшим свое время. Однако орден, на вершине своих территориальных приобретений, пал, оставленный рейхом на произвол могущественных соседей. То же самое произошло с Пруссией и через несколько веков, спустя 20 лет после кончины Фридриха Великого. Вот почему Германии нужно сильное, единое, предводительствуемое Пруссией государство. Трейчке последовательно отвергает все те доводы, в том числе и доводы романтических консерваторов, которые делают ставку на органический, постепенный исторический рост, на благодетельные последствия для Германии ее децентрализации, на преимущественную важность единства языка и культуры, а не государства. Именно государство должно стоять во главе угла, говорит он, и если оно не выросло органически, его следует создать, а культура и язык расцветут именно в едином государстве, которое даст куда больше децентрализации, нежели многочисленные немецкие княжества, которые не едины между собой, зато централизованны внутри. Иными словами: консерватизм Трейчке деятельный, решительный, не воспринимающий традицию как догму, готовый пересоздавать историю (Гусева, 2011).

Этот радикализм немецкого консерватизма имел потом серьезное продолжение. Мы можем лишь кратко упомянуть об антиреволюционной, антисоциалистической направленности высокопоставленной бюрократии эпохи Бисмарка и далее. Это была попытка удержать Германию от того развития, которое можно было наблюдать во многих западных странах. Вообще говоря, многих немцев отличало упорное нежелание признавать, что по меньшей мере часть тенденций в современном им социальном мире носит универсальный характер. Немцы, например, старались доказать, что наука «политическая экономия» не имеет никакой силы в Германии, где просто невозможно себе представить классический английский капитализм. Отношения между наемным работником и капиталистом, говорили они, регулируются в каждой стране на основе сложившихся хозяйственных связей и обычаев; то же относится и к поведению торговцев и т. п.