Консерватизм и развитие

С поражением в войне была подорвана не просто идеология традиционного консерватизма. В войне потерпело поражение немецкое дворянство – важнейший консервативный слой Германии (Schmidt, 1979, Bd. 27. Hft, 11, s. 1058–1072). После 1918 г. уже ни одна влиятельная партия Германии не называла себя консервативной. Это имело самые серьезные последствия для будущего. Война не просто создала видимость народного единства, нашедшего свое выражение в единении партий: единство, всенародный подъем действительно совершались. Но это не значит, что до войны в стране не было серьезных противоречий и что консервативные силы не стояли перед лицом больших трудностей. Гражданская активность в Германии нарастала, общество становилось все более требовательным, но ни дворянство, ни бюрократия не были расположены что-либо менять. Именно те социальные слои, которые в начале XX в. становились все более активными, но не нашли никакого отклика у тогдашних консерваторов (впрочем, как и либералов), оказались в числе самых активных сторонников нацизма поколение спустя, – замечает современный исследователь (Berman, 2001, p. 458).

Однако сводить консерватизм этого времени к программе и судьбе одной или нескольких парламентских партий было бы неправильно: по сути, он представлял собой гораздо более размытое духовное движение. У многих немцев было велико желание представить весь народ как большую общность, в которой все разделения на классы, весь рационализм и капитализм являются поверхностными по сравнению с глубоким единством всех немцев. Так, вышеупомянутые социальные законы, принятые в Германском рейхе, были не только ответом на требования и недовольство трудящихся, не только альтернативой социалистической программе, но и, в известной мере, продолжением политики, которую некоторые исследователи называют «прусским государством благосостояния» (Beck, 1995). В том, что государство не должно бросать граждан на произвол судьбы, что социальная помощь и поддержка предполагают также и вмешательство в экономику, немцы были по большей части убеждены с давних пор. Но левые партии, пришедшие к власти в разоренной стране, заключившей позорный и предательский, как считали многие (особенно вернувшиеся домой фронтовики), Версальский мир, не могли обеспечить ни достаточной поддержки обнищавшему населению, ни широкой солидарности на новой духовной базе.

Накаленная атмосфера, пропитанная, с одной стороны, реваншизмом и антисемитизмом, а с другой – симпатиями к социализму и коммунизму, выразившимся в росте влияния Коминтерна и немецких коммунистов, менее всего располагала к тому барскому, аристократическому, уверенному в себе консерватизму, который в удержании настоящего и реконструкции прошлого находил ресурсы для движения к будущему. Умеренные, центристские силы постепенно проигрывали радикальным, причем не одним только радикалам-террористам, совершавшим политические убийства в начале 1920-х гг. Дело складывалось совсем по-другому именно в духовной сфере[13], причем складывалось по-своему закономерно, в отличие от политических событий, которые при каждом новом повороте могли сложиться совсем по-другому. Покажем это на нескольких весьма характерных примерах.

Нацисты официально именовали свой захват власти «великой национал-социалистической революцией», и как бы ни торопились изъявить им свою лояльность и поддержку немецкие консерваторы (одни более, другие менее удачно), фактически дело обстояло так, что нацисты выиграли борьбу за власть также и у консерваторов. Важнейшим событием в этой истории является так называемая марбургская речь консервативного политика фон Папена, канцлера Германии до Гитлера и вице-канцлера в первом, еще коалиционном правительстве Гитлера. Она была написана ведущим консервативным идеологом Эдгаром Юлиусом Юнгом (1894–1934)[14]. В этой речи, которую должны были (но это не удалось) транслировать по радио на всю Германию, нацистская партия и нацистская политика объявлялись, по сути, изжившими себя. Наряду с многочисленными упоминаниями «фюрера Адольфа Гитлера», в ней содержалось недвусмысленное послание: хватит! Хватит травить известных ученых, если у них нет партбилета. Хватит «путать брутальность с витальностью», хватит поклоняться грубому насилию, насаждать культ личности, называть гуманистические идеалы либеральными и на этом основании отвергать, хватит требовать тотального контроля – ведь человек должен иметь время не только для служения государству, но и для семьи, – хватит бесконечного продолжения революции.

Под предлогом подавления «рёмовского путча» нацисты перебили или решительно ограничили влияние консерваторов. Папен хотя и выжил, но на сравнительно малозначительных постах, а Юнга убили через несколько дней после этой речи.