Консерватизм в прошлом и настоящем

Так, Р. Скратон в антиреформистском порыве провозглашает главным оппонентом консерватизма не радикала, прямо противостоящего консерватору, а реформиста, который «действует всегда в духе улучшения, находит причины для изменений, поскольку не может найти лучших оснований, чтобы воздержаться от них»^{334}. Западногерманским правоконсервативным кругам реформистская практика перманентных реформ представляется не чем иным, как «умеренной перманентной революцией»^{335}.

Очень зыбкими считает редактор правоконсервативного «Нэшнл ревю» Д. Собран границы, разделяющие реформизм и социализм. Различие между ними он видит главным образом в том, что «либерализм избегает прямой атаки. Он предпочитает разрушать собственность, семью и религию постепенно, скорее подрывая их определенность, чем пытаясь ликвидировать их насильственно»^{336}. Для «либеральной стратегии» в отличие от «более грубых форм социализма» присущи «непрямые методы». Цель ее — «концентрировать богатство в руках государства». Средства достижения этой цели: прогрессивное налогообложение, программы постепенного перераспределения, контроль над использованием частной собственности, налоги на наследство. Что же касается общей оценки реформистской политики, то ее Собран определяет как «социализм в розницу»^{337}. Антиреформизм, антилиберализм в идейно-политическом арсенале правых консерваторов взаимосвязаны с воинствующим антикоммунизмом. Решительное осуждение правыми консерваторами реформизма в значительной мере проистекает из твердого убеждения, что либералы и социал-демократы занимают примиренческую позицию по отношению к коммунизму.

Принципиальные слабости реформистской политики, как полагают правые консерваторы, особенно негативно сказываются во внешнеполитической сфере. Вообще реформизму, подчеркивает Р. Скратон, свойственно одностороннее тяготение к внутренним, домашним делам в ущерб делам международным. При реформистском правлении внешняя политика становится уклончивой, неопределенной; оказываются в забвении идеи войны, обороны и общественного порядка. Вместо этого предлагают деньги врагам и сделки друзьям. Между тем два-три «повелительных жеста» в области внешней политики, подняв чувство национального достоинства, гораздо больше будут способствовать «сплочению» нации, «стабильному правлению», чем кухонная возня с реформами. «Консервативный государственный деятель, — поучает Скратон, — должен понимать необходимость таких жестов и делать их в нужный момент»^{338}.

Радикальные тенденции в теории и практике правых консерваторов дают повод их умеренно консервативным и либеральным оппонентам усомниться в том, действительно ли являются те консерваторами. Так, английский либеральный публицист Д. Уотсон вообще отказывается признать Тэтчер, Рейгана, Ширака консерваторами. «Консерватор, — настаивает он, — это традиционалист, который любит старые ценности, а политику рассматривает как борьбу за сохранение вещей такими, как они есть. Но никто не может вообразить, что тэтчеризм или рейганизм стремятся сохранить вещи такими, как они есть. Начиная с 1979 г. М. Тэтчер дала Британии самое радикальное правительство со времени Эттли. Даже Черчилль по сравнению с Тэтчер мог бы показаться «мокрейшим из мокрых»^{339}.

От консервативной традиции пытаются отлучить М. Тэтчер и ее сторонников так называемые «мокрые» тори (Э. Хит, Л. Гилмур, К. Паттен и др.). Их поддерживал своим, авторитетом Г. Макмиллан, много десятилетий воплощавший реформистский консерватизм. Подчеркивая «радикализм» тэтчеровского направления, «мокрые» тори хотели бы представить его радикально-либеральным или неолиберальным искажением истинного торизма, а себя — хранителями торийской традиции. Когда же о «радикализме» Тэтчер и ее единомышленников говорят представители либеральных и левых кругов, то они имеют в виду его праворадикальный оттенок. Но и в том и в другом случае под сомнение ставится консервативная сущность современного правого консерватизма.

Малая достоверность подобной позиции определяется прежде всего тем, что и те и другие исходят из усеченного представления о консерватизме лишь как о стремлении сохранить статус-кво. Однако если на психологическом уровне консерватизм действительно в значительной мере сводится к этому, то на уровне политическом дело обстоит иначе. Необходимо учитывать, что для консерватизма как типа политики главное — противодействие общественному прогрессу даже ценой изменения статус-кво, если он, на взгляд консерваторов, становится чересчур либеральным или социал-реформистским. Ради этого часть консерваторов готова пустить в ход решительные радикальные методы, занять жесткую бескомпромиссную позицию.