Консерваторы. Без либералов и революций

Когда оба брака были заключены, граф умер. Все думали, что он очень богат, но на самом деле он оставил после себя больше долгов, чем имущества. Имущество было продано. Тем не менее Александр решил, что он не погрешит против справедливости, если возьмет из оставшегося три тысячи крестьян вместе с землями, к которым они были прикреплены (потому что в России запрещено продавать их отдельно, т. е. без земли), и даст каждой из сестер половину, чтобы возместить им и их мужьям понесенный ущерб, ибо все, даже граф Головин, действовали с добрыми намерениями. Впрочем, кредиторы ничего не потеряли, потому что по обычаю они требовали от графа чрезмерную ипотеку.

Я сказал «по обычаю», потому что кредиторы по опыту знали, что суды умудряются по тридцать – пятьдесят лет что-то иметь от спорного имущества, стараясь ничего не упустить. Император, так сказать, оказал им услугу, а также и двум упомянутым сестрам, сократив судебные процессы.

* * *

Что касается продолжительности судебных тяжб, то здесь надо сказать, что, например, коллегия нашего ордена в Могилеве имела тяжбу, которая длилась сто тридцать лет. Речь шла о земле, которую незаконно захватил один польский помещик. Когда пришло время выносить судебное решение, противоположная сторона подкупила судей, и они стали затягивать процесс на три года, десять лет, двадцать лет и т. д. О. Дезире Ришардо, который впоследствии стал провинциалом ордена во Франции, занимал должность ректора Могилевской коллегии; он изучил дело и пришел к убеждению, что законы или указы говорили в нашу пользу.

Он написал об этом министру, князю Александру Голицыну, а также послал ему доказательства нашей правоты. В ответ он получил гневное письмо министра, который писал: «Какая дерзость, будучи обычным частным лицом, толковать указы империи! Тем самым вы навлекаете на себя наказание, предусмотренное законами…» Понятно, что после этого у о. Ришардо пропало желание на чем-либо настаивать. Через два года иезуиты были изгнаны из России, а их имущество было передано российскому правительству. Я не удивлюсь, если узнаю (и хотел бы узнать), что с тяжбой, затеянной сто тридцать лет назад, покончили в считанные месяцы в пользу правительства.

А вот история о том, как один белорусский еврей помог великому князю Константину, брату Александра, составить достаточно верное представление о правосудии в России. Князь инспектировал войска, расквартированные в этом краю, и однажды, совершая конную прогулку в сопровождении адъютанта, увидел на улице еврея, которого узнал по его одежде, издалека не сильно отличавшейся от одеяния польских иезуитов, хотя вблизи их не трудно различить.

– Видите этого еврея? – спросил он своего адъютанта. – Сейчас я нагоню на него страху.

Сказав это, он громко и хрипло закричал:

– А ну прочь с дороги, мошенник, твой народ распял моего Спасителя!

– Совершенно верно, – крикнул в ответ еврей, отпрыгивая в сторону, – но верно и то, что судебный процесс длился менее суток, но если бы его судили в России, суд длился бы до сих пор!

Продолжая путь, великий князь со смехом рассуждал о той великой истине, которая заключалась в этом ответе…

…Я обедал за городом у господина Лаваля. Прибыв с некоторым опозданием, камергер Его Императорского Величества, тайный советник и служащий министерства иностранных дел господин Татищев сказал мне, что сильно устал этим утром, потому что исполнял роль судьи. В ответ на вопрос, который я ему задал, он ответил мне, что упомянутое министерство превратилось в суд, занятый рассмотрением дел, касающихся кочевых народов, зависящих от России.

– Сегодня утром, – сказал он, – я присудил пять тысяч семей одному из этих князей в ущерб другому.

– По апелляции, конечно же?

– Да, мсье.

– И без нее?

– Да, мсье.

– И с кем Вы выносили судебное решение?

– Должен был быть князь Чарторыйский [товарищ министра, выполнявший обязанности имперского канцлера или министра иностранных дел], но он не пришел, и мне пришлось судить совсем одному…

Однажды в одном очень хорошем доме я услышал такую фразу: «Он три раза чуть не проиграл тяжбу, хотя заплатил двенадцать тысяч рублей, чтобы выиграть ее».

Благодаря этой примечательной фразе мы в узком семейном кругу приступили к долгому обсуждению упомянутой тяжбы. Предмет судебного разбирательства стоил около сорока тысяч рублей. Три раза судьи были готовы принять определенное решение, но потом появилось письмо министра внутренних дел, поддерживающее одну даму, и процесс остановился. Наконец, неоспоримое право возобладало (по крайней мере, так говорят).

– Но эти деньги, конечно же, были даны только секретарям? – спросил я.

– Да, секретарям, – ответили мне, – но один из них без обиняков сказал, что получает шесть тысяч рублей, одна тысяча причитается ему, а об остальных пяти он должен отчитаться.

Куда пошли эти деньги? Я ничего об этом не знаю…