Консерваторы. Без либералов и революций

Это происшествие напомнило мне о том, как три или четыре года назад прусский посланник представлял интересы одного пруссака, получившего наследство в шестьдесят тысяч рублей. Это были вполне прозрачные, чистые от долгов деньги, полностью представленные суду и не имевшие никакого обременения и никакого другого претендента, однако заседавшие в суде люди ясно дали понять, что снять арест с этих денег можно будет только после того, как им будет отчислено семь тысяч, что и пришлось сделать.

* * *

…Когда допрашивают свидетеля, первым делом спрашивают, причащался ли он на Страстной неделе, а также задают другие подобные вопросы, касающиеся его поведения. Если он в чем-то заслуживает порицания, начинают наводить справки о нем самом, стремясь, по крайней мере, узнать, не лжесвидетельствует ли он.

Для того чтобы заставить свидетеля говорить правду, его довольно часто запугивают и даже бьют, хотя закон этого и не допускает. Во время царствования Павла I по ночам в тюрьмы вводили солдат в дьявольском одеянии, чтобы устрашить свидетелей, уже попавших в темницу, и заставить их говорить.

С этого царствования, во время которого было утверждено звание генерал-губернатора, не утихает большая путаница в делах, и все по той причине, что сферы полномочий гражданских и военных губернаторов четко не разграничены. Нет той четкой и непреложной грани, которая отделяет одну власть от другой. Отмечали, что лучшими судами являются суды первой инстанции, потому что на этом низком уровне интриги обычно не затеваются.

Суды портятся по мере их возвышения, и там, где речь заходит о Сенате, суд уже представляет собой не что иное, как игру случая, в силу того влияния, которым обладают люди могущественные, и особенно в силу влияния, которое имеет государь. Имперские прокуроры имеют огромное влияние, чрезвычайно важно, какой именно прокурор будет вести тот или иной процесс, а это зависит только от императора. Иногда мнение, которое министр высказывает как министр, противоречит мнению, которое он высказывает как судья, находясь на судебном заседании, потому что он знает, что на этот счет думает император, и с чистой совестью соглашается с его мнением.

Один честный сенатор, высказывая мнение, которое противоречило точке зрения министра юстиции, боялся обидеть последнего, и каково же было его удивление, когда министр, отведя его в сторону, сказал ему: «Вы доставили мне большое удовольствие, выступив против меня, потому что на самом деле я высказал такое мнение лишь ради того, чтобы угодить императору, в действительности же я думаю как раз наоборот».

…В свое время, когда кого-либо приговаривали к сечению кнутом, губернатор отдавал этого человека в руки палача, и тот без какого-либо сопровождения вел его к месту казни. Дойдя до этого места, палач хватал за шиворот первого попавшегося из крестьян, собравшихся поглазеть на происходящее, и заставлял его держать приговоренного за плечи, а сам приступал к исполнению наказания.

Сегодня к месту экзекуции приговоренного сопровождает полиция, и она же приводит в исполнение приговор. Вокруг виновного нет военных, при наказании не присутствует нотариус. Меня даже уверяют, что если толпа начинает напирать, полиция отгоняет ее, впрочем, уверяли и в обратном, так что здесь ничего нельзя сказать наверняка.

Нет ни колокольного звона, ни какого-либо знака, который возвещал бы о часе совершения наказания. Приговоренный, находясь с палачом один на один, ведет с ним переговоры и, предложив ему денег, добивается освобождения от наказания или смягчения его. Хочу побороть отвращение и пойти сам, чтобы разузнать, как оно происходит на самом деле…

* * *

…У одного тайного советника, с которым я состою в довольно тесных отношениях, умер слуга по имени Дмитрий. Он болел чахоткой. Накануне его смерти послали за его священником, дабы тот находился с ним в последние минуты жизни. «Выходил ли он из дому после того, как я причащал его в последний раз?» – спросил священник (после последнего причащения прошло как раз сорок пять дней). Ему ответили, что он никуда не выходил. «Хорошо, – сказал апостольский муж, – ежели он никуда не выходил, то, стало быть, и не согрешал, а потому во мне там нет нужды». И с этими словами он оставил слугу умирать, так и не придя к нему.

Когда, согласно обычаю, тело этого слуги перед погребением было положено в церкви, принесли тело какой-то девушки лет двадцати, и носильщики, сказав, что не знают, где рыть могилу, тотчас куда-то исчезли. Осмотрев лицо и руки мертвой, покрытые синяками и другими следами насилия, священники не осмелились предать тело земле, опасаясь, что девушка могла сама покончить с собой. Позвали врача, который разрешил ситуацию, сказав, что они совершенно спокойно могут хоронить труп, потому как осмотр показал, что девушка не покончила с собой, а погибла от побоев, нанесенных ей ее хозяевами.