Коншарский стрелок

Я подлетел к нему сзади, и недавно наточенный клинок ланскнетты врезался ему в темя, застряв в затылке. Я выворотил ланскнетту, но тут моя гнедая стала оседать на задние ноги: оказывается, она получила аж две арбалетные стрелы в самом начале схватки. Я еле успел соскочить.

Последним из нападавших был тот, под кем убили коня; он уже подбегал к визенье, наставив на нее острие кончара. Та прижалась спиной к дереву и закрыла глаза ладонями.

Плат, закрывавший лицо нападавшего, размотался и слетел. Из-под него высвободилась и спускалась, развеваясь, на полгруди знакомая густая нестриженная и не заплетенная борода.

Магоро отвел кончар для колющего удара, который прибил бы госпожу Миру к дереву, как вертел жаворонка. Я с разбегу влетел между ними, даже не успев подставить клинок, только развернулся лицом к Магоро. Кончар рванул мою бригандину, глубоко рассекая ее и мое тело между рядами пластин, и уткнулся в левое плечо. Он отдернул меч, и из раны на руке фонтаном брызнула кровь. Жить мне оставалось минуту или две, и я использовал это время на полную. Сильным ударом ланскнетты я сбил его клинок вправо от себя, в неудобную для него сторону, и, вытянув левую руку с дагой, всем телом рухнул на него, вбивая дагу глубоко в левую сторону его груди, сквозь кольчугу и поддоспешник.

Последнее, что я увидел, было изумление и испуг на лице моего противника, залитом моей кровью. Мир потемнел, и я успел только подумать, что умираю, не нарушив клятву перед своим нанимателем. Может быть, зря.

17

Я очнулся от жгучего зуда в левом плече и в груди, а может, от того, что на лицо мое падали горячие капли.

Моя голова лежала на коленях госпожи Миры. Ее лицо было запрокинуто к небу, глаза закрыты, и из-под век текли обильные слезы, падая каплями мне на щеки.

Я поднял голову. Мне не верилось, что я жив. Госпожа Мира открыла глаза:

— Все мертвы, Стрелок. Все мертвы. Я не смогла. Меня хватило только на тебя.

Я с трудом встал. Меня шатало, и пришлось облокотиться о дерево, к которому ее едва не прибил Магоро. Мне было стыдно: за то, что я видел сейчас ее слабость, за то, что выжил, за то, что выжил один и за то, что радовался тому, что выжил. Вокруг все было в крови, пахло свежей смертью: кровью и нечистотами. Меня замутило, и я только успел отвернуться от госпожи Миры. Она все так же потерянно сидела на трухлявом пне, опустив плечи и глядя в землю. Ее дорогой плащ и грудь платья под ним были залиты кровью, голова простоволоса.

— Высокая госпожа не ранена?

— Что? А… Нет, я цела. Это твоя кровь, Стрелок… Мне сейчас только бы воды побольше…

Я отпустил дерево и пошел искать флягу. Вокруг лежали мертвые люди и лошади. Галла, с торчащим из груди мечом, была совсем рядом. По ее открытым глазам уже ползали какие-то мошки. Я закрыл их и попытался закрыть ей рот, но она уже окоченела. Долго же я был без сознания…

Невдалеке я увидел Гааро, лежащего ничком. Из его спины торчал окровавленный конец клинка. Я поискал глазами его противника — и нашел на другой стороне дороги, висящего вниз головой, с ногой, застрявшей в стремени. У него был разорван живот, и кишки волочились по траве при каждом шаге его коня.

Живые кони разбрелись по поляне и щипали траву. Я подозвал вороного; он уже привык ко мне и охотно подошел. Увы, я и забыл, что конь не был оседлан. Тогда я нашел свою гнедую. Она была уже мертва, как видно, от потери крови. Я не без труда выудил из седельной сумки флягу с водой и отдал визенье.

Я разрывался между желанием похоронить своих как положено и необходимостью ехать дальше, чтобы успеть на постоялый двор до темноты. Однако, посмотрев на госпожу Миру, понял, что в седло ей еще рано: она успела сделать лишь пару глотков и стала беззвучно заваливаться на бок.

Я подхватил ее, не дав упасть, потом поднял с пня, чтобы перенести на чистое место. Она была неожиданно тяжелой, как обычно бывает с людьми без сознания или мертвецами. Когда я взял ее на руки, она очнулась, обхватила меня за шею и прильнула к груди, сотрясаясь от рыданий.

Я осторожно опустил ее ноги на землю, но она прижалась еще сильнее и не отпускала меня. Сам не понимая, что делаю, я стал гладить ее по голове, бормоча какие-то слова утешения.

Наконец, она отстранилась, не глядя на меня, и высвободилась из моих рук. Я не мог бы никому сказать, что я чувствовал; если бы она потребовала тотчас мою жизнь — я умер бы с радостью.

— Прости, Стрелок. Я очень слаба сейчас.

Тут она взглянула на усеянную трупами поляну, и снова закрыла глаза руками, из-под них полились слезы.