Конспект

— Правильно, Виктор Петрович, надо отпустить — пусть чуток дома побудят.

— Да не охота мне дома седину показывать.

— Но не будете же вы краситься! — говорит Каслинский. — Все равно увидят. Поезжайте.

— Подать заявление?

— Не надо, так езжайте. Только не надолго, дней на пять-шесть, больше не надо. Нам с Аней без вас трудно.

10.

Дома застал отца. Седину не скроешь... Подробности не расспрашивали, не охали, не ахали, во всяком случае — при мне.

Отец начал работать в Крыму в конце зимы или начале весны 35-го года, отпуск мы проводили вместе в Харькове зимой с 35-го по 36-й год, и, когда за раздвинутым столом собрались наши близкие, я вздумал показывать «как пьют у нас в Донбассе», мне стало плохо, и отец выходил со мной во двор. Между прочим, в отпуск мы с Птицоидой два раза ездили к родителям Пексы, но оба раза дома никого не застали. Значит, не мог быть отец в Харькове ни осенью 35-го, ни весной 36-го. Стало быть, в памяти — путаница. Как бы там ни было, но отец в Харькове был, а мы с ним были у Кучерова, и Владимир Степанович, глядя на мою седину и такой же, как у Хрисанфа, тик, сказал, что мне нужен продолжительный отдых, чтобы я не спешил уезжать — он даст мне больничный, он сказал — хороший больничный. Отец его поддержал, и они меня уговорили.

— Напишу-ка я тебе — тиф, — сказал Владимир Степанович, а ты подстригись под машинку.

— Ну, Володя, это ты, кажется, хватил! — воскликнул отец.

— Ничего я не хватил. Ему нужно пожить в другой обстановке и подольше, отвлечься от своих шахт. В старое время я бы тебе вот что сказал, — Кучеров повернулся ко мне: — Прокатись-ка ты, брат, за границу, развейся. Это лучше, чем бром пить.

Мы засмеялись.

— Обратитесь к любому толковому врачу — он то же самое скажет. Сходи в поликлинику.

Только чтоб без вранья, выложи все как есть, не только про обвал в шахте, а и про все, что с тобой до этого было. Без утайки. И не бойся: врачебную тайну еще не отменили.

— Это к невропатологу? — спросил отец.

— К невропатологу. Да только зачем? Что он — за границу отправит или на Кавказ в санаторий? Я же дам больничный без хождения по врачам и комиссиям. А от лекарств тут мало толку. Да-а... Пойдешь к врачу, а у того в семье свой какой-нибудь Петя с чем-нибудь еще похуже. Вот жизнь пошла, — доложу я вам!

— Ну, как? — спрашивает меня отец. — Не будем по врачам ходить?

— Не будем. Но только тиф — это слишком долго. Я подведу хороших людей. Они меня просто так отпустили на несколько дней.

Владимир Степанович наклонился ко мне, заглянул в глаза и, похмыкав, сказал:

— Вот что, брат. Никакого диагноза я тебе сейчас писать не буду. Отдыхай, а там видно будет. По твоему поведению. В симфоническом концерте давно был?

— Давно. Кажется, когда еще в техникуме учился.

— Сходи, это я тебе как врач говорю. Помогает. Не всем, правда, а тем, кто любит хорошую музыку. И захвати с собой Сережу — ему тоже встряхнуться не мешает. Гуляй, читай, только не Достоевского, конечно, а что-нибудь полегче. Хочешь Джером К. Джерома — «Трое в одной лодке»? Читал? А «Золотой теленок»? Здорово написано. Тоже читал? Ну, вот что-нибудь в таком духе. О’Генри читал? Немного? Вот и возьми. А я к вам приду — в дурачка сыграем. Помогает не хуже музыки. Тут, Гриша, вот еще какое дело. Что хорошая музыка лечит, в этом я давно убедился. Но и красивая природа лечит, неважно какая — левитановская или бравурная, вроде кавказской, лишь бы красивая. Правда, кому какая больше помогает — не угадаешь, так же как кому какая лужа, это уж зависит от пациента. Я это к тому, что хорошо бы тебе Петю взять к себе недельки на две. Крым все-таки.

— Крым, говоришь? — Отец усмехнулся. — Знаешь, какой у нас Крым? С одной стороны — Азовское море, с другой — вонючий Сиваш, а между ними узенькая полоска земли с бараками. Еще хорошие ветры и привозная вода. Своя — соленая. Летом пожить у нас неплохо: прекрасный песчаный пляж, правда, на солнцепеке, у рыбаков — тарань и черная икра, близко — Феодосия, горы, Старый Крым, Коктебель... А сейчас что там делать?

— Не думал, что ты живешь в таких условиях. Солнцепек, привозная вода... С твоим желудком!

— Ничего, жить можно. Но Петру сейчас туда ни к чему.

Прошло немного времени, и у меня на душе заскребли кошки. Что я делаю! Неудобно перед Каслинским и Аней. И, вообще, неудобно: подумаешь — пересидел благополучно в камере обвал и ах, ах!.. Нечего из этого устраивать целую трагедию. Вот уж действительно, хоть за границу езжай проветриться. Какая чувствительная барышня! Вот другие, те же наши слесари, что они — имеют возможность отсиживаться на больничном? Надо возвращаться, и к черту больничный! Сказал об этом отцу.

— Да я и сам вижу, что ты занудился. А как ты себя чувствуешь?

— Так же, как и до этого происшествия, вполне прилично.

— Когда же ты хочешь ехать?

— Да хоть завтра.

— А на когда у вас билеты в концерт?

— На послезавтра.

— И на концерт не пойдешь?

— На концерт хочется. Ладно, на концерт пойду, а на другой день уеду. Опоздаю на два дня, ну да не беда — все равно я здесь на птичьих правах.