Конспект

Я давно чувствовал себя отчужденным от мамы, не говоря уже об Аржанкове, и ото всех Кропилиных, не делился с ними ни мыслями, ни чувствами, ни планами. Другое дело — Гореловы, не только те, с которыми я жил, все Гореловы! Я чувствовал их глубокую порядочность, не видел у них никаких недостатков, ну, разве что — отдельные смешные мелочи, еще чувствовал их искренне теплое отношение к себе, крепко к ним привязался и крепко их любил. И вдруг будто спала повязка с глаз, и, — так мне тогда казалось, — я увидел их общий недостаток: не понимают значения происходящих событий, видят только их дурные стороны и стараются держаться от них подальше, беспокоятся только о своем благополучии и этим ничем не отличаются от своих друзей, знакомых, Кропилиных, Аржанковых и, возможно, даже большинства населения. Моя жизнь стала отделяться от жизни семьи: у них — свои интересы и заботы, у меня — свои.

Ну, насчет интересов и забот — они всегда были разными. Дело в другом: мы все меньше и меньше ими делимся. Но об этом я не заговаривал и старался не проявлять недовольства, понимал, что это приведет лишь к осложнению отношений и взаимному отчуждению. Я любил их по-прежнему и надеялся, что со временем, когда жить станет легче, все образуется. Никакого желания уйти из семьи у меня нет, но я смотрю на нее теперь другими глазами, этот взгляд не препятствует стремлению на какое-то время уехать.

Когда я, придя с работы, сказал о том, что мы втроем хотели бы поехать на какую-нибудь большую стройку, за обедом только об этом и шел разговор.

— Не сможете вы никуда поехать. Вы работаете по направлению, и вряд ли вас отпустят, — сказал Сережа. — Ты сам говорил, что техников у вас не хватает, а Андрей Владимирович сказал мне, что вы хорошие работники.

— Поедем, если свидетельства об окончании выдадут на руки. Есть такая надежда.

— На чем она основана? — спросил отец.

— К сожалению, только на слухах.

— Так это еще бабушка надвое гадала, — сказала Галя.

— Бабусю, ти вже гадала? — спросил я.

— Петр, веди себя прилично, — сказал отец. Стало очень тихо.

— Пробачте, будь ласка, — сказал я.

— Та то нiчого, — ответила бабуся.

— Несет вас нелегкая неизвестно куда! В такое тяжелое время, — сказала Лиза. Ее поддержала бабуся:

— Зараз краще всiм бути дома, хто зна що може статися.

— А почему вам хочется уехать? — спросил отец.

— Надеемся на интересную работу. Пекса говорит, что готов поехать к черту на кулички ради настоящей работы.

— А здесь ненастоящая? — спросила Галя.

— Очень уж однообразная. Скучно.

— А в институт поступить не хочешь?

— В какой?

— Это ты меня спрашиваешь?

— Вот если окажется на стройке интересная работа, тогда буду поступать в ХЭТИ.

— А если окажется неинтересная?

— Тогда не буду поступать в ХЭТИ. Засмеялись.

— Остряк-самоучка, — сказала Галя.

— Ну, что ж, поезжайте, — сказал отец. — Посмотрите белый свет.

— Белый? — переспросил Сережа. — Черный он, а не белый.

— Какой есть, — ответил отец.

— Гриша, да как ты можешь! — сказала Лиза. — В такое время!..

— А ты надеешься на лучшее время? Боюсь — не дождемся. «Вот, вот, — подумал я. — А все из-за непонимания происходящего».

— Хуже, чем здесь, на стройке не будет, — продолжал отец. — Возможно, даже лучше. Я имею в виду материальную сторону. Этим стройкам сейчас уделяют наибольшее внимание. И потом, в случае чего — кто помешает ему вернуться? Его же не мобилизуют. Меня немного смущает другой вопрос, моральный. — Отец обратился ко мне. — Вы обязаны после техникума отработать по направлению — вас учили бесплатно. Ты имеешь понятие о чувстве долга?

— Да какая разница — где мы отработаем? Ведь отработаем же!

— Ну, это уже похоже на анархию.

— А у нас сейчас всюду анархия, — сказал Сережа.

Какая там анархия! — воскликнул отец. — Во всем чувствуется железная рука, а ты — анархия!

— Железная рука творит произвол, произвол ведет к растерянности, растерянность порождает хаос...

Мне надо идти на занятия, и интересный спор я не дослушал. Когда вернулся, спросил отца:

— Ты считаешь, что мне не следует уходить из ВЭО?

— Да нет, поезжайте, если охота. — Он вздохнул и помолчал. — Все смешалось в доме Облонских... В чем долг, где правда — ничего не разберешь.