Конспект

Регулярно приходил к нам старинный друг папы, соученик по гимназии и университету, доктор Владимир Степанович Кучеров. Окончив медицинский факультет, он, за исключением времени, проведенного на фронте, всю жизнь работал в одной больнице. Это была земская больничка в пригородном селе Качановка, а после революции, когда Качановка вошла в черту города, стала одной из городских больниц. Папа и я бывали у Владимира Степановича. Его семья состояла из жены, страдавшей какой-то болезнью и не всегда поднимавшейся, когда мы приходили, и сына Виктора, моего ровесника. Нашим отцам хотелось, чтобы и мы подружились, но из этого ничего не вышло: нам скучно было друг с другом. Когда Кучеров к нам приходил, он усаживал нас за подкидного дурака, здорово мошенничал, входил сам и нас вводил в азарт — шум стоял невероятный. Когда я у него выигрывал, он кричал: «Ах ты, fils de chienne (Галя мне сказала, что в переводе с французского это значит — сукин сын). Сережа сидел возле нас, смеялся до слез, но участия в игре не принимал: он не играл ни в какие игры, не курил и не пил. Выпьет с гостями, чтобы поддержать компанию, рюмочку или только пригубит — и все.

Папа ходил с кашлем и насморком. Пришел Кучеров.

— А ну, пошли — я тебя послушаю.

— А что тут слушать? И так ясно — простуда.

Гриша, ты меня знаешь. Пошли лучше по-хорошему. Удалились в другую комнату, вернулись, Кучеров выписывает рецепты и одновременно говорит:

— Спиритус вини ректификат — лекарствие от всех болезней. Лиза, вы разотрите ему на ночь грудь и спину. А перед сном — чаек с малиной. — Смотрит на папу и продолжает: — Но ты же, старый алкоголик, спирт, конечно, вылакаешь. Ладно! — Выписывает еще один рецепт.

— Для внутреннего употребления.

Протягивает мне рецепты.

— Одна нога здесь, другая — там. А я подожду, сам вотру сколько надо и не дам тебе одному остальной спирт выпить, а то ты меры не знаешь.

Жила у нас дворняжка Кутька. Мне разрешали с ней возиться сколько угодно, но приучили каждый раз после этого мыть руки. У Кутьки, как положено, был ошейник с номерком. Однажды прибежала соседка и сказала, что гицели накрыли Кутьку сеткой и посадили в будку на колесах к бродячим собакам. Живодерня была на Качановке. Лиза все бросила и помчалась в больницу к Кучерову, и в этот день мы остались без обеда. Кучеров Кутьку выручил, но Лизе не отдал, а повез ее через весь город в ветеринарную лечебницу делать прививки. Привез ее нам под вечер и потребовал гонорар. Гонорар был поставлен на стол.

14.

В первое лето моей жизни на Сирохинской папа и я возвращались с какого-то семейного праздника у Кропилиных. Там была и мама. Тепло, малолюдно, горят уличные фонари, но, наверное, еще не очень поздно: окна в домах вперемежку — светящиеся и темные. Вышли на Москалевку, и я вдруг заявил:

— А знаешь, папа, ты до сих пор маму любишь.

В ответ получил такой подзатыльник, что искры из глаз посыпались.

— И чтобы больше никогда таких разговоров не было! Ни с кем. Удивляюсь, как у меня хватило ума извиниться.

Единственный случай, когда отец меня ударил. Ни он, ни кто другой меня не только не били, но и не наказывали, никак. Чем-нибудь отличусь — одернут, резко, иногда очень резко, но без нудных нотаций. А если встретится случай, похожий на мою провинность, обязательно скажут: а помнишь как ты?.. И я готов от стыда провалиться. Недовольства друг другом дома не могли не быть, но я не слышал ни скандалов, ни крика, ни ссор, ни жалоб друг на друга. Когда Сережа сердился на Лизу, он обзывал ее индюком, а Лиза в таких же случаях обзывала Сережу индюшкой, и я не раз ходил в индюках и индюшках. Никто друг другу никогда не лгал — ни в большом, ни в малом. Только Нина, не обманывая в делах серьезных, в мелочах это делала запросто, и на Сирохинской ее называли брехухой, а Лиза еще и Нинавеей. Пыталась подражать ей Галя, но у нее это не получалось, ее сразу же разоблачали, поднимали на смех, а Лиза говорила:

— Далеко куцему до зайца. Ты уж лучше и не пытайся обманывать.

Но обман в шутку, розыгрыш были в ходу. Когда все было благополучно, в любое время можно было ждать какого-нибудь веселого надувательства. Этим занимались все, кроме бабуси, но чаще всех Сережа. Только у Гали ничего не выходило, и ее попытки сразу же вызывали дружный смех.

Проснулся на веранде жаркой ночью. Окна открыты. Одно окно столовой выходило в тупичок, огражденный соседским забором и засаженный сиренью. В это окно я и полез, изображая вора. Нарочно сбросил с подоконника какую-то книгу и услышал из соседней комнаты голос Сережи:

— Кто там?

Притаился. Сбросил еще одну книгу. Зажегся свет в соседней комнате, потом в столовой.

Пригнулся, чтобы над подоконником торчал только затылок.

— Воры!! — закричал Сережа. Появляюсь в окне, вижу Сережу и входящих из других комнат Юлю, Галю и бабусю.

— Гы-гы-гы...

— Петя, что ты тут делаешь?

— Гы-гы-гы... Лиза всплеснула руками.

— Ах ты проказник! Хохот. Лиза говорит Сереже:

— Вот уж воистину — с кем поведешься... Стук в наружную дверь. Появляется папа.

— А, вот ты где! Что ты тут делаешь?

— Гы-гы-гы...