Констанс, или Одинокие Пути

— Временами, сэр, она была не в себе, — проговорил Кейд. — Она сказала мне: «Кейд, я уже по другую сторону любви, теперь я всех ненавижу, даже сына». Я боялся за ее разум.

Блэнфорд слушал его, склонив голову набок, и чувствовал ритмичное биение своего сердца под пледом. Такие неожиданные озарения бесценны. Живешь и думаешь, будто все знаешь, а потом вдруг истина как молния. Он сказал себе, что любовь превосходит волшебство своим могуществом. И Мерлин[236] и Просперо[237] проиграли, в конце концов сложили оружие, пресытившись познаньями.

Грааля шифр -

в значении того, что смысла не имеет,

Как Мерлин разгадал, — а кто еще сумеет?

Однажды пресытившись знаньями, Мерлин мог отправиться на Эсплюмиор, свой остров, чтобы до конца жизни под тихий плеск морских волн играть в карты со своим другом Просперо. В старую игру Судьбы картами Таро без «Повешенного»! Эсплюмиор!

Ему послышался наставительный голос Сатклиффа: «Больше работы для Института галлюцинаций и коитуса! Вы хотите соединить умозаключения в пе-ласгийском сексе, а это не работает. Даже Трэш это известно. Она сказала мне вчера: «Сперма иссякает, милый, а любовь никогда. Она остается с человеком до самого конца. Донашиваешь ее, как старый ботинок». При встрече они теперь будут произносить одновременно: «Salut! Bon Viveur et Mort Future! Salut!»[238]

Блэнфорд захватил с собой на прогулку больничного кота, который теперь урчал у него на коленях под пледом, точно небольшой моторчик. Это особое мышление — которое создает художественный продукт, думал он. Выделяешь некие благоуханные флюиды, с трудом исторгаешь эктоплазмический[239] экссудат, память. Говорят, кошка покрывает мышь слюной, прежде чем проглотить ее, — смазывает, чтобы она легче прошла в глотку. Может быть, тут тоже нужна смазка, чтобы вызвать робкую Психею, это дитя любви, спящее на свадебном торте его матери или на гробе его отца?

Базары тишины — где играм предается

Она младенческим — заглядывает внутрь колодцев.

Конец смерти есть начало полового влечения и наоборот. Дети — абстрактные игрушки, отображения любви, модели времени, возможность спасения от пустоты — от конечного «ничто».

Представим, некто написал книгу, в которой все персонажи всеведущие, все — Бог. Ну и что? Такое можно сочинить только в убийственном настроении, словно ожидая, что на рассвете придет расстрельная команда. Но именно творит художник! Неужели бедняжка Констанс в самом деле поняла то, что ей говорил Аффад, — будто в попытке достичь осмысленного оргазма он старался постичь то, что до сих пор считается рефлективным и не зависящим от логики? Вот это воистину любовь!

Парочка была мертва,

Перед тем обвенчана

Под зеленым деревом!

Наверно, Констанс все-таки считает его бескорыстным поборником человеческой добродетели, хотя он не в состоянии, в отличие от очень многих, воспринять ее как средство защиты от Нечто — от злой судьбы, которой нет дела до теологических различий. Глупость и притворство, неразделимо присутствующие элементы болезни и, соответственно, религиозности! О, укради для меня немного счастья, Констанс, ибо я до смерти устал от гонки с препятствиями, которые устраивает этот мой старый измученный конь! Моя душа живет в индийских руинах, а разум тем временем собирает дельфиньи яйца! Le double jeu de Rimbaud![240] Двойная игра!

Женщина черпает силу в обдуманном самоуничижении, как в Архимедовой точке опоры; юные девушки, едва выскочившие из-под материнского крылышка, выкраденные из тихого гнездышка, все еще нуждаются в материнской опеке. В приятной утренней дреме он увидел, как они идут, крутя бедрами, профессиональные танцовщицы с красивыми ягодицами, sécheresses, vengeresses, castratrices de choix,[241] и понял, что гильотина была придумана французской лесбиянкой.

— Кейд, — резко произнес он, — приведи в порядок штаны, а то мухи залетят!