Констанс, или Одинокие Пути

Отнюдь не подхалим по своей натуре, фон Эсслин, подчинившись этому властному взгляду, подался вперед и сделал вид, будто что-то записывает; таким образом он маскировал свое необычайное волнение. Время от времени он оглядывал зал.

Помещение довольно просторное — примерно двадцати семи метров в длину, шестнадцати в ширину и десяти в высоту. Тут было душновато, воздух нагревался и еле-еле циркулировал, несмотря на хорошо отлаженную вентиляцию. На шестиметровых окнах висели тяжелые шторы из серого бархата. И всюду куда ни бросишь взгляд был специально заказанный греческий мрамор; наверняка, рабочим в Пентел икосе щедро оплатили сверхурочные, когда они рубили мрамор для своего будущего монарха. Серый, розовый, коралловый. Подчеркивая мягкие тона мрамора, рядом висели гобелены — великолепные гобелены. На потолке были вырезаны ровно двести двенадцать одинаковых кессонов, каждый из которых был обрамлен четким геометрическим рисунком. Скульптурный фриз повторялся всюду, а на каждой из колонн были шесть двойных подставок для факелов из маслянисто поблескивающей бронзы над инициалами А. Г., выполненными в стиле, напоминающем дорический. На прохладных полах лежали безупречного происхождения ковры. Три одинаковые бронзовые лампы освещали массивный сверкающий письменный стол из орехового дерева и четыре кресла с высокими спинками, стоявшие перед ним. Это было более чем убедительно, это ошеломляло.

Когда вождь неожиданно умолк и поднялся со своего места, чтобы покинуть аудиторию, всех охватило разочарование — горечь незавершенности. Еще раз повторился ритуал щелканья каблуками и громкого приветствия. Когда фюрер удалился, в комнату вошел калека и занял его место, а тем временем ординарцы в форме разносили тонкие пластиковые папки с двумя инструкциями. Геббельс подождал, пока ординарцы раздадут все папки и за ними закроются высокие двери. Потом он откашлялся и заговорил тихим бесцветным голосом, настроенным на низкое звучание, словно для контраста с предыдущей речью. Вот тут присутствующие ощутили себя на знакомой территории — в том, о чем говорил доктор Геббельс, не было особых откровений и неожиданностей; каждый день они читали об этом в газетах: вскоре будет исправлено то, что в настоящее время является позором Германии, им больше не придется терпеть невыносимые провокации низших рас. Говорил он очень разумно, скорее объяснял, чем внушал. Германия нашла свой путь и будет идти по нему, пока не построит новый мир. Новый порядок будет гораздо больше соответствовать законам природы. Ordnung — он почти пропел это слово, которое донельзя точно отражало его мировоззрение. Оно было похоже на заклепку на флангах только что созданного соратниками чудовищно огромного железного корабля, который вскоре пустится к дальним землям и морям, неся народам новый Золотой Век. И тут оратор поднял вверх палец. Дабы призвать сидевших в зале к бдительности: они всегда должны помнить о двух главных врагах — двух силах тьмы, которые им предстоит одолеть на пути к своей цели. В пластиковых папках у них лежали инструкции на сей счет. Эти брошюры следовало внимательно изучить, потому что в них содержалась вся суть германской миссии; каждый полевой командир обязан проштудировать их. Итак, только эти две вышеназванные силы противостояли новому арийскому порядку. В них заключалась суть проблемы.

Наверно, все подумали, что им вручили нечто вроде антологии цитат из Ницше, в которых отразился весь его неистовый антисемитизм (как выяснилось спустя сорок лет, ненависть к евреям философу привили сестра и ее муж); но нет, два документа в пластиковой папке представляли собой текст «Протоколов сионских мудрецов», которые свидетельствовали о еврейском заговоре завоевания всего мира, а также потрясающее «Завещание Петра Великого»,[41] также свидетельствовавшее о заговоре, но панславистском.