Константа

Полумрак и тишина номера, за окнами которого не стихала жизнь. Недлинный коридор, сквозь который стремительно, до постели. Просительно толкнула и он лег на спину, оберегая руку. Не прекращая поцелуев его лица, губ, шеи, рук, аккуратно раздевала и помогала сделать с собой то же самое, ощущая упоительное наслаждение, когда ты вроде бы хорошо знаешь это тело, знаешь расположение родинок, знаешь, что ему нравится, знаешь о нем почти все и каждый раз любишь будто заново, будто впервые и при этом имея преимущество — точно зная, что любит он.

Вдыхаешь аромат его кожи, касаешься так, когда уверена, что ему это точно приятно. Целуешь. Мягче на шее, сильнее на животе. Потому что дорогого стоит, такая его дрожь. Она неконтролируемая, ему не нужен контроль, он просто растворяется, позволяя делать с собой все, что вздумается, зная, что его любят. Он знает, насколько сильно его сейчас любят и это просто непередаваемо… Костя в редчайшие моменты был так пассивен, обычно старался прежде всего отдать, показать, как ему это важно. Старался показать насколько он любит, насколько для него ценно, чтобы рядом с ним было хорошо, и действительно в редкие моменты утрачивал ведущую и поясняющую позицию, вот так отзывался, показывая, что ему уже хорошо просто от ощущения моего дыхания, близости к нему, даже если не касаюсь, достаточно просто смотреть в глаза. В редчайшие моменты такое и все со мной. Здесь и сейчас. Мурашки по коже его рук, сбитый вдох, когда с упоением и покорностью целовала основание его ладони, прижималась к ней щекой, глядя в глаза и говоря… что все. Он мое все. И в его глазах такое…

Это так неверно — ждать любви. Просто скажи, что любишь. Жестом. Движением. Взглядом. Поцелуем. И утони в том, в чем тонет человек любящий в ответ, когда он готов на все… это до боли и слез, это до понимания, что сакральное это любить… не ждать любви, а именно любить и все остальное так неважно и ненужно. И хочется застыть, умереть и возродиться и снова застыть в моменте, когда твой любимый мужчина, обнимая тебя тесно, говорит не о любви, о которой так предельно ясно обоим, он в сорванном шепоте признает одно из важнейшего в его жизни:

— Я дышу тобой…

В этом не было ни романтики, ни сентиментальности. В этом прежде всего была жизненная необходимость. Человека, живущего твоим существованием. Это что-то большее чем просто любовь…

* * *

Вечером следующего дня я нервничала и не скрывала. Ожидая прилета своей семьи, из-за работы Сакари, мамы и учебы Мишки уже послезавтра обязанными улетать обратно в Хельсинки, я стояла рядом с Костей в аэропорту. Сначала пыталась скрыть нервозность, напоминая себе простые и очевидные вещи, что мой мужчина и моя семья адекватные люди, что все хорошо, но чувствовала себя школьницей, впервые знакомящей парня с родителями. Костя замечал мое волнение и его это забавляло. Когда я, глядя на дяденьку, перестала скрывать, что нервничаю, надеясь на его жалость, он перестал скрывать, что его это действительно веселит, ввергая меня едва не в отчаяние. Вот сильная и независимая я до встречи с ним считающая, что лбом стены прошибать могу и люблю это делать, и, в принципе, ничего не имеющая против того, чтобы к закату молодости осчастливить своей заботой сорок котов, вместо одного мужика-шобы-просто-було-на-диване, если не найдется нормальный, сейчас чувствовала себя подростком рядом с взрослым дяденькой.

Я почти достигла порога отчаяния, когда, наконец, завершив всю процедуру прибытия, показалась моя семья. Мама, стрельнув оценивающим взглядом с побледневшей меня на поднявшего руку Костю, тронула за локоть Мишку, болтающего по телефону и Сакари, прокладывая траекторию движения к нам, уже направившимся к ним.

— Костя, — представился Анохин, поочередно пожимая руку Сакари и Мишке. Повернулся к моей маме, забирая у той чемодан и искренне, без пафоса и доверительно, — благодарю вас за дочь. — Краткий взгляд на моего брата, которого я только отпускала из объятий и тем же тоном и посылом, — и сестру.

Мама улыбнулась ему, скользнув взглядом по моей руке и, глядя в его глаза, произнесла:

— Видимо, настанет время, когда я поблагодарю вашу маму за сына.

— Я постараюсь, чтобы эти слова прозвучали. — Кивнул он.