Константин Коровин вспоминает…

Исполняя часто партии Грозного, Галицкого, Бориса Годунова и переживая волнения и страсти своих героев, Шаляпин в последние годы жизни и сам стал походить на них. Был гневен, как Грозный, разгулен, как Галицкий, и трагичен, как Борис.

Впрочем, со встречными людьми он никогда не был прост - всегда играл. Никогда я не видел его со знакомыми таким, каким он был, когда приезжал ко мне в деревню.

Вспышка гнева

Когда наступили старость и болезнь и когда стал потухать огонь небесного вдохновенья, Шаляпин забеспокоился и стал еще более раздражителен, чем прежде.

Он много работал и пел все с большим мастерством, стараясь заменить недостаток голоса совершенством исполнения. Но уже не было того изумительного тембра, которым он поражал всех. Знавшим его ранее тяжело было на него смотреть.

Как- то после спектакля у Шаляпина был ужин. Приехало много гостей, русских артистов и иностранцев. Много дам. В прекрасной столовой блестели люстры и наряды дам. Шаляпин сидел посередине. Был молчалив и хмур.

Один из молодых людей, сидевший поодаль в элегантном фраке около дам-иностранок, спросил его:

- А как вы думаете, Мусоргский был гений?

- Да, - ответил Шаляпин, - Мусоргский большой человек. Гений?… Может быть, и гений.

- А почему, - перебил его молодой человек, - в корчме Варлаам поет: «Едет он»? Эта песня целиком заимствована у народа.

Шаляпин пристально посмотрел на молодого человека и ничего не ответил.

- А скажите, Федор Иванович, - опять спросил молодой человек, - Кусевицкий[373] - гений?

Шаляпин долго смотрел на молодого человека и вдруг взревел:

- Да ты кто такой?

Все мгновенно стихли. Шаляпин помутившимися глазами оглядел гостей - гнев захлестнул его:

- Откуда он взялся? Да ты с кем разговариваешь? Кто ты такой? Что со мной делают!…

Молодой человек испуганно вскочил из-за стола. Дамы бросились к выходу.

- Что такое? - бушевал Шаляпин. - Кто эти люди?

К нему подошли другие гости, стали его уговаривать.

- Что вы мне говорите? - грохотал Шаляпин. - Кто этот мальчишка? «Мусоргский заимствует…» Это же жить нельзя. Куда уйти от этих людей?

Я попытался успокоить его:

- Что же ты на всякую ерунду раздражаешься?

- Не могу! Меня это бесит. Он же с Шаляпиным говорит, стерва! Боже, как я несчастен.

Шаляпин сел и закрыл лицо руками.

- Конечно, не стоило ему отвечать, но я не могу. Я не хочу этого. Себя показывают! Ничего не понимают, ничего не чувствуют. Стрелять, жечь, топить всю эту сволочь…

Шаляпин был бледен и весь трясся от волнения.

* * *

Наутро он позвал меня к себе.

- Как это глупо я вчера озлился. Мне худо. Я себя чувствую отвратительно. «На всякое чиханье не наздравствуешься». И за что они меня мучают!… И откуда они понабрались?

- Как откуда, Федя? Что ты!

- Гости! Откуда взялись они?…

Антиквар

- Ты помнишь, я говорил тебе, что Мазини, когда перестал петь, сделался антикваром, - сказал мне как-то раз, когда я был у него, Шаляпин. - Я еще не бросаю петь, но хожу по антикварам. Поедем с тобой, посмотрим мебель. Дорогб! Вот я купил столик - триста тысяч. Понимаешь? Небольшой столик!

Шаляпин повез меня на рю де ла Пэ[374], около плас Вандом[375], в магазин старой мебели в несколько этажей.

Там были прекрасные вещи. Шаляпин спрашивал цены комодам, столам, секретерам. Цены были большие. Один стол стоил восемьсот тысяч. Шаляпин предложил шестьсот. Не отдали.

Шаляпин рассердился, и мы поехали в другой магазин. Там он увидал стол, похожий на приглянувшийся ему в первом магазине. С него спросили двадцать тысяч. Он удивился. Осмотрел стол снизу и кругом. И спросил меня:

- В чем же дело?

- Это имитация, Федя.

- Постой, как имитация? Ты видишь - здесь дырочки. Это черви съели дерево.

- Вот это-то и есть имитация.

- А вот тот секретер?

- Тоже имитация.

- А этот комод?

- Настоящий.

- Почем ты знаешь?

- Да ведь видно.

- Что за черт! Постой…

Шаляпин позвал заведующего.

Тот сказал:

- Да, это старая имитация, но хорошая, а комод настоящий.

- Пойдем, - сказал Шаляпин. - Я, брат, покупаю и старое вино, коньяк. Только, понимаешь ли ты, у меня - сахар, диабет. Понимаешь ли, вино пить нельзя… Я люблю хорошее вино. Зайдем-ка в кафе, выпьем виски.

- Виски - вредно. Помнишь доктора Лазарева, он говорил, что с диабетом жить можно долго - необходимо только воздержание.

- Но я же не обжора…

- Как не обжора? Ты же съел два фунта икры салфеточной при мне сразу.

- Кстати: тут есть салфеточная икра. Поедем к Прюнье.

У Прюнье Шаляпин попробовал икру.

- Хороша.

И приказал завернуть изрядное количество.

- В чем дело? Виски пить нельзя, икры нельзя, водки нельзя… Вот эскарго, ты ешь эскарго?

- Эскарго-то эскарго, а помнишь, раки в речке Нерли какие были?