Константин Коровин вспоминает…

Долго стоим мы в мелком лесу. Розовая заря погасла.

- Слышишь - тянет, слышишь, - шепчу я.

Сбоку, храпя, показалась темная птица. Я выстрелил. Вальдшнеп качнулся в воздухе и, каркая, полетел опять прямо.

- Промазал, - сознался я.

В комнате нашей горит лампа, абажур сделали из бумаги, на столе разложены тетради лекций, крынка молока, хлеб. Левитан читает: «В географическом положении Египта мы встречаем две особенности…»

- А вальдшнеп-то, - говорю я Левитану, - он из Египта летел, у него такой нос длинный, египетский, он аравийский красавец.

- Да, наверное, - соглашается Левитан. - Хорошо, но мы не можем лететь. Ну как это… «в географическом положении Египта…» Или это мы потом, надо сначала хронологию, в котором году что было. Хорошо бы многое забыть, что было…

- Нет, постой, - говорю я. - Давай лучше анатомию…

- Ну зачем это? Я никогда не буду писать человека. Анатомия! Я не хочу знать, какие у меня кости, какой хрусталик в глазу. Ой, это невозможно…

- Нет, обязан знать, - говорю я с умыслом. - Ты сегодня хотел писать вечером «Галки летят»…

- Ну и что же?…

- Значит - должен знать анатомию галки…

Левитан пристально посмотрел на меня и сказал, горячась:

- Но нет же анатомии весны…

- Кажется, еще нет, а будет…

- Ну, довольно. Ты же крокодил! Я не могу, я не хочу знать человека, зачем мне его кости?

- А итальянцы знали анатомию, Микеланджело знал, - говорю я…

- Да, да, правда, но я хочу писать стог сена, в нем же нет костей и анатомии…

* * *

Ученики живописи безвыходно до позднего вечера занимались в школе. Часов рисунка и живописи было много и много было научных предметов, - поэтому все как-то отставали. Между преподавателями был какой-то холод.

Помню - экзамен русской истории. Сидят за столом, покрытым зеленым сукном, преподаватель истории Побойнов[152], инспектор, художник Трутовский, художник В. Д. Петров[153].

Преподаватель Побойнов задает вопрос Левитану, который хорошо отвечал на вынутый билет.

- А скажите, в котором году и месяце император Павел Петрович переехал в Гатчину?

Левитан не знает.

- Я тоже не знаю, - подумавши, сказал профессор Петров.

- А по-моему, хронология является главнейшим предметом художника. Художник обязан знать эпоху, - заявил сухо Побойнов. - Если он, - указал он на Левитана, - будет писать картину «Приезд в Гатчину», не зная хронологии, он не будет знать время: зима, лето, осень… Художники часто ошибаются в истории и вообще…

- Я никогда не буду писать такой картины, - наивно сказал Левитан.

- Ну, теперь вы молоды, а потом, кто знает… Мы же обязаны дать вам знания.

Экзамен анатомии. Профессор анатомии Тихомиров[154] - красивый человек. Он держит карандаш. Перед ним стоит Светославский, в руках у него череп человека, он пристально смотрит на него.

- Ну, скажите, - говорит ему профессор, - что вы знаете про череп?

Светославский молчит.

- Что это? - указывает профессор карандашом, стукая по черепу.

- Глаза, - отвечает Светославский.

- Простите, тут были раньше глаза, а теперь это глазные впадины. Ну-с, а скажите, чем мужской череп отличается от женского?…

- У мужчин борода, - бодро отвечает Светославский.

- Садитесь, - говорит профессор.

- Ну-с, возьмите вы череп, - предлагает профессор Левитану.

- Не могу, - отвечает Левитан.

Тихомиров удивленно смотрит на него:

- Почему не можете?

- Это ужасно! Это смерть! Я не могу видеть мертвых, покойников…

Выручил профессор Петров. Засмеялся и заметил, показывая на нас:

- Они - пейзажисты. Почему их внесли в списки? Им нужно писать с натуры природу. Теперь май, весна, ступайте…

Он нам махнул рукой…

Выйдя на улицу, мой брат, смеясь, говорил Левитану:

- Ну, знаешь ли, Исаак, ты - Гамлет… Сцена с черепом тебе удалась…

Наши встречи

Перед окончанием Левитаном и мною Школы в нее вошел профессор, художник В. Д. Поленов, который внес своим приходом особую атмосферу в Училище, говоря о красках, колорите, об импрессионистах, барбизонцах, о новой западной живописи, словом, о том, о чем мы не слышали или слышали мало. Он сразу обратил внимание на Левитана и меня, когда мы писали у него в мастерской натюрморт, и познакомил нас с замечательным москвичом - Саввой Ивановичем Мамонтовым, который в то время создавал театр в Москве, Частную оперу.

С. И. Мамонтов поручил Левитану и мне написать декорации для его театра: Левитану - «Жизнь за царя», а мне - «Снегурочку». Я и Левитан редко бывали в театре и декорации как-то старались не видеть, до того они нам казались ужасны, нехудожественны и безвкусны, а также и костюмы. Да и как их пишут? Такие огромные холсты писать надо, должно быть, на колосниках, лестницах. Но когда мы пришли в мастерскую, то увидели, что эти огромные холсты лежат на полу, и оказалось, что это - очень просто.

* * *

Было лето. Жара. Я пришел в мастерскую к Левитану. Он, обернув голову мокрым полотенцем, большой кистью писал лес и Ипатьевский монастырь. И говорил мне:

- Я пишу елку уже месяц. Ничего не выходит. Устал.

- Как не выходит? Превосходно… - сказал я.