Константин Великий

Пожар перекинулся на соседние жилые кварталы. Дотла сгорели сотни домов вдоль центральной улицы города, церкви. Но огонь словно по команде остановился у часовни Святого Константина, стоявшей у порфирной колонны на Форуме его имени.

Город представлял собой груду чернеющих развалин…

На пятый день восстания, в воскресенье, Юстиниан прибыл на полусгоревший ипподром с Евангелием в руках и призвал к себе жителей города. Как значится в «Пасхальной хронике», скоро «пришел весь народ, и наполнился ипподром чернью». Император произнес (на сей раз сам) такую необычную для него речь:

«Клянусь святым могуществом, я признаю перед вами свою ошибку и не прикажу никого наказать, только успокойтесь. Все произошло не по вашей, а по моей вине. Мои грехи не допустили, чтобы я сделал для вас то, о чем вы просили меня здесь, на ипподроме».

Но если двадцать лет назад похожая речь императора Анастасия здесь же на ипподроме позволила сохранить ему корону, то ныне Юстиниана она не спасла. Большинство народа было против него. Толпа ревела: «Ты даешь ложную клятву, осел!»

Оскорбленный в лучших чувствах Юстиниан поспешно удалился. А восставшие уже называли имя нового императора — сенатора Ипатия.

Дальнейшие события развернулись на Форуме Константина. Сюда был приведен одетый в белоснежные одежды Ипатий. Его возвели на ступени колонны Константина, возложили ему на голову, за неимением диадемы, золотую цепь и провозгласили императором.

Первым делом Ипатий повел восставших все на тот же ипподром.

Юстиниан тем временем прибег к испытанному средству: приказал своим приближенным отправиться к венетам, которые в этом восстании оказались на вторых ролях, и раздать им большие суммы денег. Среди единых до того времени мятежников вновь начались раздоры. Вновь на ипподроме образовались две враждебные толпы — венеты против прасинов.

Солдатам Юстиниана только того и надо было. Они неожиданно ворвались на ипподром с разных его концов и стали рубить мечами всех подряд, не щадя ни женщин, ни стариков. «Толпа падала, как скошенная трава», — читаем у летописца.

В этой мясорубке на ипподроме погибли около 35 тысяч человек. Ипатий был схвачен и доставлен в Большой дворец. Юстиниан велел немедленно казнить его.

Так трагично закончилось крупнейшее восстание ранней Византии в городе, построенном Константином «для пущей славы великой Империи».

* * *

Но вернемся к нашему герою.

«Самый могущественный из смертных» не знал, что судьба приготовила ему очередное, пожалуй, тягчайшее за всю жизнь испытание.

Власть в Империи была поделена. Самая большая часть ее территорий принадлежала Криспу, старшему и самому любимому сыну Константина. Ему еще не было тридцати. На что же могли рассчитывать подросшие дети Фаусты?

К тому времени у нее их было шестеро, причем трое — юноши с честолюбивыми задатками матери. Для них места у верховного трона не было. И ради своих кровных и столь обожаемых детей Фауста решилась на преступление.

План ее был коварен. Сначала Фауста устроила так, чтобы муж застал ее в объятиях подвыпившего Криспа. Затем она подбросила мужу фальшивое письмо, адресованное якобы Криспу, из которого становилось ясно, что Крисп — участник заговора с целью захвата верховной власти. Взбешенный Константин отправил сына в изгнание на Адриатику до тех пор, пока не решит его участь.

Историки расходятся во мнении о дальнейшей судьбе Криспа. Некоторые уверяют, что Фауста убедила Константина в предательстве сына и вынудила мужа издать указ о его казни.

Но Фрэнк Слоттер, один из знатоков византийской истории, выдвинул такую версию: Фауста подговорила учителя ее детей изготовить фальшивый указ о казни Криспа. Фальшивка была сделала очень искусно, с печатью и очень похожей подписью Константина.

И цезарь Запада Крисп был обезглавлен как участник заговора с целью покушения на жизнь императора.

Когда Константин узнал об этом, он впал в отчаяние. В трагедии он был склонен винить прежде всего самого себя — за то, что вовремя не оставил трон, подобно Диоклетиану, и не поделил Империю. Он был уверен, что тогда сын был бы жив.

Далее события, по Слоттеру, развивались подобно драме Шекспира. Сравнив почерк на фальшивом указе с почерком учителя, Константин допросил его, и тот признался, что во всем виновата Фауста.

Константин в порыве гнева кинулся к жене и, застав ее в горячей ванне, утопил…

Естественно, у Евсевия, биографа Константина, о подобном развитии событий, даже если они были именно таковы, не упоминается ни единым словом.

Официальное известие так объясняло причину смерти Фаусты: она захлебнулась в ванной после чрезмерной дозы снотворного. Ее похоронили с почестями, какие подобают императрице…

В один день Константин стал самым несчастным из людей. Им овладела черная меланхолия, его характер с каждым днем портился. Все чаще его охватывали приступы неоправданного гнева. Лицо его светлело только в обществе его малых детей и внуков, ставших для него чуть ли не единственным источником душевного спокойствия.

* * *

Константин разделил Империю на четыре префектуры, четыре экзархата: Восток, Запал, Италию, Иллирию.