Но он слишком хорошо думал о Максимиане. Придя в себя после этого позора, Геркулий вновь решил убить Константина и сам был настолько наивен, что решил вовлечь в свои планы дочь Фаусту. Но жена Константина не стала его предавать. Самое смешное, что Максимиан обещал Фаусте новых женихов, как будто на тот момент во всей Империи циничной карьеристке можно было найти более завидного мужа, чем Константин. Поэтому Фауста рассказывает об этих планах отца Константину, и они инсценируют следующую сцену: Геркулий получает гарантии от дочери, что сможет убить зятя, и ночью пробирается в его спальню, где все двери открыты — заходи кто хочет. Максимиан подходит к кровати Константина и вонзает нож в лежащее под одеялом тело, после чего с победным криком выбегает во двор и сообщает всем, что убил императора! Не знал столь опытный в коварстве Максимиан, что вместо Константина он убил специально подложенного в кровать, приговоренного к смертной казни евнуха. Каково же было его оцепенение, когда он увидел, как из дворца вынесли чье-то окровавленное тело, а к нему навстречу идет Константин, окруженный многочисленной стражей… На сей раз помиловать тестя было уже невозможно — это было публичное покушение на жизнь императора, но даже в этом случае Константин предложил ему самому выбрать способ казни. Максимиан Геркулий покончил жизнь самоубийством, — так оборвалась жизнь августа, двадцать лет правившего Западом Империи и страстно желавшего продолжить это правление до конца своих дней.
Максимиан Геркулий был одним из самых жестоких гонителей Церкви, ведь он правил половиной Империи во время массового антицерковного террора 303–304 годов, и его смерть для всех христиан была знаковой. Вообще, может возникнуть впечатление, что среди всех этих «балканских» варваров-правителей начала IV века, не считая Констанция и Константина, шло настоящее соревнование в жестокости по отношению к христианам. Если подробно описывать те зверства, которые творили против Церкви Диоклетиан, Максимиан Геркулий, Галерий, Максенций, Максимин Даза и Лициний, то потребуется отдельная большая глава, содержание которой больше будет похоже на хронику садистских преступлений. При этом если для самого Диоклетиана антицерковные гонения были чисто политическим мероприятием, то все остальные в этой плеяде буквально наслаждались своей жестокостью… Однако развязал им руки именно Диоклетиан.
25. Эдикт Галерия
Зимой 310–311 годов Галерий очень сильно заболел неизвестной болезнью и сначала обратился за помощью к богам врачевания Аполлону и Асклепию, но они не помогли ему. У него возник страшный нарыв внизу детородного органа, откуда распространилась гниль по всему телу, и хотя лучшие врачи Империи делали все, чтобы его спасти, он умирал, изъедаемый червями, поселившимися в его организме.
Перед смертью неожиданно для всех Галерий издал в Никомедии эдикт, останавливающий репрессии против христиан и признающий их легитимность, почему он еще называется Никомедийским эдиктом. Эдикт Галерия 311 года ни в коем случае нельзя считать свидетельством его обращения к христианству — вполне возможно, он почувствовал какую-то правду христианства, но, скорее всего, он просто в своих страданиях и страхе перед смертью решил молить всех богов, в том числе и христианского.
В этом эдикте, полностью опубликованном у Лактанция («О смертях преследователей», 34), Галерий демонстрирует вопиющее непонимание христианства: во-первых, он представляет христианство чуть ли не как этническую религию, сохраняющую традиции каких-то «предков»; во-вторых, он прямо призывает христиан вернуться к каким-то древним обычаям, которые ими нарушены, и фактически осуждает их за исключительную приверженность собственной религии. Следовательно, для Галерия христианство оставалось некоей версией язычества, которое почему-то ставит себя в исключительное положение, но поскольку, как это следует из его эдикта, он желает установить порядок в государстве, то он готов снизойти до христиан, разрешить им открыто исповедовать свою религию и проводить свои собрания, за что они должны молить своего Бога о благополучии государства и не нарушать порядок, как будто христиане до сих пор были известны как какие-то несмышленые преступники.
Историческое значение Никомедийского эдикта состоит в официальном признании Империей христианства как легальной религии, а также в том, что к 311 году эта религия настолько укрепила свои позиции в обществе, что продолжать ее притеснения было уже небезопасно для общества в целом. Одновременно с этим все тетрархи не могли не видеть, что одним из преимуществ власти Константина, которого все больше уважают в разных регионах государства, является его расположение к христианству, и в этом отношении каждый тетрарх тоже должен как-то определяться.