Константин Великий

В-третьих, если эдикт Галерия ставил христианам условия молиться за благополучие республики и императора, что само по себе не нарушает принципов христианской морали, то эдикт Константина и Лициния не ставит таких условий, поскольку они могут быть поняты превратно.

В-четвертых, самый главный пункт этого письма, принципиально отличающий его от эдикта Галерия, состоит в требовании вернуть христианам все земли, помещения и храмы, которые за все годы гонений были отобраны у христиан. При этом специально оговаривается, что сами христиане ничего не должны платить за эту реституцию, что говорит об уровне произвола на местах в те времена.

В заключение письма от наместников требуется максимально распространить его содержание, в частности, вывешивая его повсюду, как это обычно делалось со всеми открытыми императорскими приказами. Есть версия, что Максимин Даза незадолго до смерти подтвердил этот указ на тех немногих территориях на юге Малой Азии, которые оставались в его подчинении.

Возможен вопрос: почему Константин и Лициний решили издать этот эдикт, если на их территориях, особенно у первого, никаких антихристианских преследований не велось? Ответ очень простой: потому что антицерковные указы Диоклетиана 303–304 годов никто не отменял, и те же Максимин, Максенций и Галерий до своего эдикта 311 года на них ориентировались, и поэтому все христиане жили в страхе, что на основании этих указов любой тетрарх в любое время может возобновить или усилить репрессии. Даже христиане под властью Константина понимали, что их безопасность держится на его личном отношении к ним, но он может в любой момент вспомнить об указах 303–304 годов.

Таким образом, Медиоланский эдикт, изданный Константином и Лицинием 13 июня 313 года, окончательно отменял действия репрессивных указов 303–304 годов; не только провозглашал христианство легальной религией на всей территории Римской империи, но также не ставил перед христианами никаких условий, фактически признавал вину государства перед ними и, самое главное, возвращал им все отнятые земли и храмы. Медиоланский эдикт нельзя считать, как это нередко можно встретить в популярной литературе, признанием христианства государственной религией Римской империи. Язычество сохраняло свои позиции, и его культы отправлялись по всей Империи до конца правления Константина, а также и после него. Христианство окончательно будет признано государственной религией только в 381 году, а до этого момента пройдет еще немало серьезных событий, ставящих под вопрос положение Церкви.

Про Медиоланский эдикт даже нельзя сказать, что после него христианство стало доминирующей религией Римской империи, потому что в количественном отношении христиане составляли меньшинство, а среди политической элиты, особенно в Риме, было очень много язычников. В чем же тогда историческое значение Медиоланского эдикта, если не считать столь важные решения об официальном прекращении террора по всей Империи и реституции церковного имущества? Дело в том, что христианство — это наступательная, миссионерская религия и поэтому реальная свобода означает для Церкви не просто возможность собираться в своих храмах, а возможность распространять свое вероучение по всему миру. Христианство в начале IV века было религией меньшинства, но это была религия самого активного, самого организованногои самого воодушевленногоменьшинства, прошедшего множество нечеловеческих испытаний и объединенного исключительно общими мировоззренческими основаниями. Поэтому Медиоланский эдикт, не оказывая никакого специального поощрения христианам, а только восстанавливая справедливость по отношению к ним, способствовал резкому количественному и качественному росту влияния Церкви. Пребывание Церкви в катакомбах, конечно, для иных христиан было по-своему романтичным, так что многие из них уже и не представляли себе иного пространства для храмов, кроме как под землей — подальше от света и людей, но такое состояние было противно, противоестественно самим задачам Церкви, и поэтому Медиоланский эдикт открыл двери этих храмов в обе стороны, предоставив возможность христианам открыто выходить навстречу миру, а миру открыто входить в пространство храма.

Диоклетиан был в шоке от эдикта Константин и Лициния, для него он означал крах всей его религиозной политики, и если это действительно так, то тогда прав А.П. Лебедев, утверждающий, что основатель тетрархии с самого начала решил уничтожить Церковь. Как и на Галерия двумя годами раньше, так и на Диоклетиана напала страшная немочь, и если христианские авторы пишут, что он умер в результате мучительной болезни, то языческие говорят, что он покончил собой. В языческой этике поздней Античности умереть от болезни считалось большим позором, чем от самоубийства.