Константинопольская и Русская Церкви в период великих потрясений (1910-е – 1950-е гг.)

Однако митрополит Сергий отказался посылать своего представителя, о чем 12 апреля 1932 г. известил архимандрита Василия, а 13 апреля и самого Патриарха Фотия: «Нашу Церковь Его Святейшеству угодно рассматривать как неорганизованную церковную массу, не имеющую канонического возглавления. Наши депутаты должны явиться на Просинод не представителями Поместной Русской Церкви, равноправной с другими Поместными Церквами, а представителями каждый каких-то «церковных кругов» (как принято теперь выражаться), то есть, повторяю, неорганизованной массы, не имеющей своего лица и, следовательно, канонических прав, в том числе и решающего голоса на Соборе Поместных Церквей. В лучшем случае наши депутаты могут оказаться в положении каких-то просителей, а в худшем – даже ответчиков или обвиняемых. Ни то, ни другое не представляется для нас приемлемым, допустимым. Не имея к тому же решающего голоса, а с этим и возможности законно влиять на постановления Просинода, наша депутация своим присутствием на Просиноде может создать впечатление, будто постановления Просинода приняты при участии нашей Русской Церкви»[243].

После этого отказа и Сербская Православная Церковь, протестовавшая против принятия митрополита Евлогия в Константинопольскую юрисдикцию, попросила, чтобы назначенный на 12 июня 1932 г. Просинод был отложен (подобную просьбу высказали также Иерусалимская и Элладская Церкви), с чем Патриарху Фотию пришлось согласиться[244]. На намеченном на 27 августа 1932 г. Архиерейском Соборе Русской Православной Церкви за границей планировалось критически рассмотреть постановления Афонского Предсоборного совещания, но это не потребовалось[245].

Следует упомянуть, что 18 октября 1931 г. пять православных иерархов (митрополиты Фиатирский Герман, Тирский и Сидонский Феодосий, Фессалийский Поликарп, Пафосский Леонтий и епископ Новосадский Ириней) в присутствии англиканских епископов и прелатов совершили в лондонской церкви Константинопольского Патриархата литургию св. Иоанна Златоуста, после которой представлявший Сербскую Церковь Владыка Ириней произнес на русском языке горячую проповедь о страданиях и мученическом венце Русской Церкви, которую по частям переводили на греческий язык[246].

В середине 1930-х гг. была предпринята попытка примирения русского церковного зарубежья, которому в то время мешало, прежде всего, подчинение Западно-Европейского экзархата Константинопольскому Патриарху. В своих заявлениях митрополит Евлогий даже проводил идею о неких высших правах последнего. «Вселенский Патриарх…, – писал “Церковный вестник Западно-Европейской епархии” в начале 1935 г., – Отец Православия, Первоиерарх всей Церкви Христовой Православной по всему миру сущей». По мнению Владыки Евлогия, «подчинение всех зарубежных частей Русской Церкви Константинопольскому Патриархату должно было продолжаться до освобождения Церкви в Отечестве»[247].

Летом 1935 г. митрополит Евлогий получил приглашение Сербского Патриарха Варнавы приехать в Сремски Карловцы на планируемое под его председательством совещание русских зарубежных архиереев по вопросу их объединения. Владыка Елогий известил о приглашении Константинопольского Патриарха, и в этих условиях Фотий II в ответном письме от 30 сентября выразил свое согласие на поездку своего экзарха: «Всегда глубоко удрученный, как знает Ваше Преосвященство и все, скорбью о несчастье Святейшей Сестры Церкви Российской и, чувствуя, что эта скорбь еще возросла от печального зрелища, которое к умалению силы и славы Святейшей Российской Церкви являют пред лицом как православного, так и всего христианского мира, взаимные ссоры и разделения ее иерархов, наносящие ущерб и присущему Святой Православной Церкви обаянию, мы не можем не благословить от души всякое стремление, направляемое к восстановлению мира и единства, и не присоединить нашей молитвы ко Господу, оказывая и наше к тому содействие.

Вследствие этого, с радостью обильно преподаем Вашему возлюбленному Преосвященству, по синодальному определению, наше благословение на путешествие в Югославию для указанной святой цели. Что же в особенности касается до суждений о наличии в нашей деятельности хотя бы малейших захватных целей и видов на наследство впавшей в бедствия Святейшей Российской Церкви и имущество приходов, – суждений без страха Божия выдумываемых и распространяемых, то мы, отвращая от них свое лицо, в ответ на эти нечестивые мысли, скажем, только, одно, что наша Великая Церковь часто, как любвеобильная мать, в течение времен открывала и дарила своим детям сокровища свои и даже была лишаема ими таковых, но никогда не касалась и не желала своекорыстно касаться их сокровищ». При этом Патриарх Фотий II предписывал митрополиту Евлогию разъяснить вопрос о каноническом покровительстве Константинопольской Патриархии над «заграничными православными приходами», а также напоминал, что митрополит Антоний (Храповицкий) и архиепископ Анастасий (Грибановский) когда-то сами просили ее помощи в деле русских приходов на Дальнем Востоке[248].