Конституция 1936 года и массовая политическая культура сталинизма

В 1937 году НКВД неоднократно сообщал о консолидации церковников, решивших использовать конституцию для открытия церквей и подготовки к выборам: в Павловском, Гагинском, Нарукском районах Горьковской области, в Лядском, Новгородском, Подпорожском районах Ленинградской области, Чубаревском и Солонянском районах Днепропетровской области. Собрания духовенства и верующих рассматривались в сводках как сговоры[556]. Власти отреагировали новой волной пропаганды под лозунгами «Священникам не место в советах!», «Священники – шпионы» и тому подобное. Е. Ярославский, председатель Союза безбожников, ясно дал понять: «Мы не можем представить, что советские массы будут голосовать за священника и избирать его в Совет!» Статья 141 служила юридическим инструментом для блокирования выдвижения кандидатов-священников: «Право выставления кандидатов обеспечивается за общественными организациями и обществами трудящихся: коммунистическими партийными организациями, профессиональными союзами, кооперативами, организациями молодежи, культурными обществами». Данная статья дискриминировала религиозные объединения. Манипулирование выдвижением кандидатов было обычной практикой в ходе предвыборных кампаний[557], но самым эффективным инструментом были репрессии. На февральско-мартовском пленуме ЦК 1937 г. А. А. Жданов сообщил о возрождении и консолидации церковников и предложил использовать «нажим» против их попыток войти в состав советов. После этого 27 марта 1937 года НКВД направил в местные управления секретный циркуляр, призывающий их принять все меры для предотвращения проникновения церковников и сектантов в низовой советский аппарат и прекращения их пропаганды, и предложил НКВД внедрить агентов в их ряды[558]. НКВД 8 июня издал приказ о ликвидации церковных деятелей и сектантов. В 1937 году восемь тысяч церквей были закрыты, 136 тысяч человек арестованы по «церковным делам», 85 тысяч из них были расстреляны; в 1938 году 28 тысяч были арестованы и 21 тысяча – расстреляны[559].

Ожидания Сталина в отношении общества как успешно советизированного изменились после обсуждения конституции и переписи населения. Это способствовало возобновлению государственного насилия.

10.2. «Обязанность ненавидеть»: ожесточение общества

Еще одним ярким нарративом в народных комментариях были призывы к усилению контроля и ужесточению наказаний[560]: 5 процентов ленинградских комментариев, согласно Гетти. С. Екельчик в своем исследовании взаимоотношений советских граждан и государства в послевоенном Киеве отметил, что «типичная для… мировоззрения противостояния ненависть к врагам появилась в сталинское время как важнейший компонент идеальной советской идентичности, наряду с любовью и благодарностью к лидеру»[561]. В середине и конце 1930-х годов наметилась официальная судебная тенденция к значительно более суровым наказаниям, применяемым к преступникам: более длительные сроки заключения и возрастание числа приговоров, ведущих к тюремному заключению, чему косвенно способствовал Сталин[562].

В 1936 и 1937 годах «Правда» не уставала напоминать читателям, что бдительность – это черта каждого настоящего советского гражданина. Историки связывают возникновение такого разъединяющего мировоззрения с революцией и гражданской войной[563]. Мобилизационный потенциал таких эмоций, как ненависть и подозрительность, был в полной мере использован сталинизмом. Несколько предложений об отмене смертной казни в дискуссионных материалах контрастируют с многочисленными требованиями о распространении смертной казни на такие преступления, как хищение государственного имущества (94 предложения ЦИК) и антисоветские преступления, установленные статьей 58 Уголовного кодекса[564]. Внимание участников всенародного обсуждения к хищениям и смертной казни было отголоском жестокого указа от 7 августа 1932 года, вводившего смертную казнь за хищение социалистической собственности. Указ уже был изменен ЦИК в марте 1933 года, и приговоры пересмотрены, с освобождением 32 процентов осужденных[565], но массы продолжали требовать смерти для расхитителей, поскольку этот суровый указ, вероятно, в значительной степени отвечал общественным настроениям.