Конституция свободы

7. Однако богатый человек может успешно выполнять подобные функции только тогда, когда общество в целом не считает его единственной задачей извлечение прибыли и всяческое увеличение этого богатства, и когда класс богатых состоит не только из людей, интересующихся преимущественно тем, чтобы их ресурсы обеспечивали материальную производительность. Иными словами, необходима терпимость к существованию группы праздных богачей – праздных не в том смысле, что не делают ничего полезного, а в том, что их цели не определяются целиком и полностью материальной выгодой. То, что большинство людей неизбежно вынуждены зарабатывать себе на жизнь, не делает менее желательным, чтобы некоторые не должны были этого делать, чтобы немногие имели возможность стремиться к целям, безразличным для остальных. Без сомнения, было бы отвратительно, если бы для этого богатство произвольно отнималось у одних и передавалось другим. Мало смысла и в том, чтобы право наделять подобной привилегией было предоставлено большинству, потому что оно выбрало бы людей, цели которых уже одобрило. В этом случае большинство просто создало бы еще одну форму занятости или новую форму вознаграждения за признанные заслуги, но не возможность преследовать цели, которые еще не получили общего признания в качестве желательных.

Меня восхищает нравственная традиция неодобрительного отношения к праздности, когда речь идет об отсутствии целенаправленной деятельности. Но не работать ради дохода не обязательно означает пребывать в праздности; и нет оснований не считать почтенным занятие, не приносящее материальной отдачи. Тот факт, что большинство наших потребностей могут быть удовлетворены рынком, который одновременно дает большинству людей возможность зарабатывать на жизнь, не должен пониматься так, что никакому человеку нельзя позволить направить всю свою энергию на цели, не приносящие финансовых результатов, или что только большинство или только организованные группы должны иметь возможность стремиться к таким целям. То, что лишь немногие могут иметь подобную возможность, не делает менее желательным, чтобы некоторые ее имели.

Сомнительно, чтобы класс богатых, этос которого требует, чтобы по крайней мере каждый принадлежащий к нему мужчина доказал свою полезность приращением богатства, мог адекватным образом оправдать свое существование. Каким бы важным ни было значение независимого владельца собственности для экономического порядка свободного общества, оно, вероятно, еще больше в области мысли и мнений, вкуса и убеждений. Обществу, в котором все интеллектуальные, моральные и художественные лидеры принадлежат к классу наемных работников, особенно если большинство из них работает на государство, недостает чего-то очень серьезного. При этом мы повсеместно движемся именно к такому состоянию. Хотя в среде свободных писателей и художников, а также в профессиональных сообществах медиков и юристов все еще находятся отдельные независимые лидеры мнений, подавляющее большинство тех, кто должен бы осуществлять лидерство – ученые в области естественных и гуманитарных наук, – сегодня в большинстве стран работают на государство[208]. В этом отношении произошли очень большие изменения в сравнении с XIX столетием, когда такие джентльмены-ученые, как Дарвин[209] и Маколей, Грот и Лаббок, Мотли и Генри Адамс, Токвиль и Шлиман, были известными публичными фигурами и когда даже такой неортодоксальный критик общества, как Карл Маркс, смог найти богатого покровителя, который позволил ему посвятить всю жизнь разработке и пропаганде доктрин, вызывавших искреннюю ненависть большинства его современников[210].

Почти полное исчезновение этого класса – и почти полное его отсутствие в США – породило ситуацию, когда класс собственников, теперь почти исключительно состоящий из деловых людей, не обладает ни интеллектуальным лидерством, ни даже последовательной и аргументированной жизненной философией. Класс богатых, отчасти и праздный класс, всегда насыщен непропорционально большим количеством ученых и государственных деятелей, писателей и художников. Именно благодаря общению в собственном кругу с такими людьми, которые вели тот же образ жизни, богатые деловые люди имели возможность участвовать в движении идей и в дискуссиях, формировавших общественное мнение. Европейскому наблюдателю, которого не может не поражать видимая беспомощность той прослойки, что в Америке и до сих пор иногда еще рассматривается как правящий класс, представляется, что во многом это положение дел обязано тому, что здешние традиции помешали появлению в его среде группы праздных людей, которые могли бы использовать независимость, даруемую богатством, для иных целей, нежели те, которые вульгарно именуются экономическими. Однако это отсутствие культурной элиты в рядах класса собственников сегодня наблюдается и в Европе, где сочетание последствий инфляции и налогообложения по большей части разрушило старую группу праздных людей и помешало созданию новой.