Конструктор

Простейший музыкальный инструмент, который мне оказался доступен — ксилофон. Детская игрушка по сути: семь брусочков и две палочки. Каждый брусок при ударе палочкой по нему издает свой звук в тональности одной из нот. Я же решил попросить моего отца выточить мне семь брусков из металла, которые бы были созвучны основным музыкальным нотам. Тот понятное дело сначала покрутил пальцем у виска и сказал, что не сможет мне помочь. Пришлось обращаться за помощью к нашему учителю музыки, оперировать к его тонкому слуху и напирать на то, что он станет причастен к созданию нового музыкального инструмента. Тот внял — сыграли роль мои прошлые заслуги.

У отца отвертеться не удалось, и к весне я стал обладателем семи тоненьких металлических пластин различной толщины и такого же количества тонких иголок с шариком на конце. Дальше отец закрепил пластинки на тонкой дощечке, но так, чтобы при ударе по ним иголкой не терялся звук. После этого пришла пора второй части моего плана по созданию «плеера рабоче-крестьянского, карманного». В цеху у отца я обзавелся двумя цилиндрами, к которым приварили тонкие пластинки — для закрепления на цилиндре бумаги. К одному из цилиндров приделали пружины для механического взвода, как у игрушечных машинок. Несколько оборотов — и цилиндр крутится со скоростью около пятидесяти оборотов в минуту. Правда крутится недолго — две минуты максимум, но я надеялся исправить это сразу, как обзаведусь батарейкой или аккумулятором. Пока же и то и другое — дефицит жуткий, да и размерчик у аккумуляторов мама не горюй.

И наконец — последний шаг к созданию «Огнефона». Вот так скромно я решил назвать свое творение. Длинный рулон бумаги шириной как раз чуть больше, чем общая ширина пластинок на дощечке. В этом рулоне пробиваются дырки, как на перфокарте под размер шариков на иголках. Места, где пробить дырки, определяются с помощью нотной тетради, на которой записано музыкальное произведение. После этого прикрепить рулон на цилиндры, шарики иголок упираются в полотно рулона, но стоит тому начать крутиться и дойти до места, где расположена дырочка, то тут же иголка ударяет о металлическую пластинку под собой, издавая звук…

— Дзинь-дзинь, дзин-дзинь, дзинь;

Дзинь-дзинь, дзинь-дзинь-дзинь, дзинь.

Мелодичный перелив разнесся по бараку, заставив всех на мгновение замереть. Когда завод моего «огнефона» завершился, первым прокашлялся дед Демид и озвучил общее мнение присутствующих.

— Мда, Сережа, такого исполнения «Смело мы в бой пойдем» я еще не слышал.

— Но ведь узнаваемо? — спросил я и тут же напел первые строки, — «Слу-шай, ра-бо-чий; вой-на на-ча-ла-ся»…

— Узнаваемо, узнаваемо, — посмеиваясь, остановил мое фальшивое пение дед. — Ток, этот твой прибор лучше для другой музыки подойдет. Где скрипка там, или пианино. Но молодец, кхм, мда…

В общем, народ в нашем бараке особо мой труд не оценил. А жаль. Для них ведь в том числе старался. Но хоть учителю музыки, которому я показал свое изобретение, огнефон пришелся по вкусу. И он даже заставил учеников школы создать для него несколько «рулонов-записей» отрывков из классической музыки. А после заводил мой прототип на уроках и показывал классу, как звучат «Времена года» Вивальди, «Реквием» Моцарта, да «Вокализ» Рахманинова. О самом «огнефоне» опубликовали небольшую статью в журнале «Радиотехник», после чего на какое-то время и забыли о нем. Пожалуй это был первый мой «провал» в стезе конструирования несмотря на полученный положительный результат. Из-за чего я до самого лета следующего года даже не помышлял выдумать что-то новое и осчастливить этим окружающих.

А незадолго до моего девятого дня рождения произошло событие, чуть не лишившее меня новой жизни и единственного пацана, которого я искренне считал другом — Борю Чертока. Взорвались Хорошевские склады боеприпасов.

Глава 6

Лето-осень 1920 года

Хорошевские склады боеприпасов располагались по другую сторону шоссе от радиостанции Ходынской. Слухи о том, что их собираются взорвать «белые», ходили среди дворовой шпаны давно и в итоге стали чем-то, чего ждут, но не особо верят в осуществление. Однако под конец гражданской войны, когда Красная армия все больше и больше теснила белых и все уверенней брала страну под свой контроль, слухи стали реальностью.

В тот день мы договорились с Борей пойти на речку, по пути заглянув на радиостанцию. Друга до сих пор завораживало поле высоких мачт и гудение искровых передатчиков. Я в принципе был не против. День обещал быть солнечным, и перед работой было бы неплохо не только погрести веслами, но и охладиться в воде, искупавшись. Ну а уже после вдвоем мы бы отправились на завод. С недавнего времени удалось уговорить Михаила Александровича, чтобы нас с Борей ставили вместе, а не разносили «по сменам».