Конструкторы

Сергей Сергеевич Болховитин жил на улице Горького в одном из домов с великолепным фасадом, отделанным гранитом и мрамором. Нижний этаж сверкал витринами магазинов. Внутренний двор с чахлым сквериком, горками порожней магазинной тары и многочисленными одинаковыми подъездами выглядел менее внушительно. Не без труда отыскав нужный подъезд, Михаил Ильич поднялся на второй этаж и позвонил у высокой массивной двери. Открыла ему сухонькая старушка в тёмном платке, с сурово поджатыми губами. На вопрос, можно ли видеть Сергея Сергеевича, молча указала на одну из дверей. И пока Кошкин раздевался в прихожей, куда-то незаметно исчезла.

Болховитин лежал на простой, солдатского типа койке. Повернув голову, посмотрел хмуро и отчуждённо. Но в следующее мгновение его крупное, с нездоровой желтизной лицо оживилось.

— А-а, вот не ожидал, здравствуй, — сказал он знакомым глуховатым баском. — Очень рад, бери стул, садись.

Комната была высокая, длинная, узкая и с совершенно голыми стенами. Кроме кровати — только стол у окна и несколько стульев.

— Как вы себя чувствуете, Сергей Сергеевич?

— Да как тебе сказать, Миша, — проговорил Болховитин, морщась, — всё, что ниже пояса, — он показал на ноги, — никуда не годится. Отказалось служить, чужое. А здесь… и здесь, — он положил ладонь на грудь, а потом притронулся к широкому крепкому лбу, — всё в порядке. Мыслю, следовательно, существую. Пока, ergo, в здравом уме и твёрдой памяти…

Михаилу Ильичу показалось, что там, где должны быть ноги, под одеялом и в самом деле ничего нет. Грудь же Сергея Сергеевича возвышалась горой, голову с крупным прямым носом и густой серой шевелюрой лежала на подушке величаво-спокойно.

— Ну, как там в Ленинграде? Надолго в Москву? — спросил он.

— В ОКМО всё по-прежнему. А в Москве я проездом. Еду на Особый завод, назначен туда главным конструктором. Хотелось бы посоветоваться с вами, Сергей Сергеевич.

Михаил Ильич отметил про себя удивление, промелькнувшее в лице старого конструктора. С минуту тот молчал, видимо, обдумывая услышанное.

— Ну что ж, давай побеседуем, Миша, — заговорил он задумчиво и спокойно. — Главный конструктор — это очень ответственно. Такое назначение ставит тебя в ряд немногих, от которых прямо зависит наиважнейшее дело обороны страны. Не все это понимают, но это так. Если конструктор не даст армии ту машину, которая ей требуется, или, что ещё хуже, даст плохую машину, ей придётся пролить в боях немало лишней крови. Такова расплата за наши ошибки и просчёты.

— Но ведь не конструктор, а сама армия определяет, что ей необходимо. Конструктор лишь выполняет задание.

— Формально это так. Но мне ли не знать, Миша, что в действительности всё сложнее.

Болховитин на мгновение закрыл глаза, лицо его дрогнуло, словно от внутренней боли. Справившись с ней, он продолжал прежним спокойным голосом.

— Теперь, когда я, как видишь, наг и сир, как Иов, и ничего, в сущности, не могу ждать, кроме неизбежного конца, — Болховитин протестующе махнул рукой, предупреждая возможные возражения, — теперь, Миша, мне легко быть откровенным. Может быть, это будет для тебя небесполезным. И первое моё признание состоит в том, что я был плохим, да, очень плохим главным конструктором.

— Вы сделали танк БТ. А это немало, Сергей Сергеевич.

— Танк БТ сконструировал Кристи. Ох уж этот Кристи… В недобрый час подвернулся он нам со своим проектом!

— Но, говорят, это был выдающийся конструктор.

— Говорит тот, кто ничего не знает. Изобретатель из неудачников. Конечно, небездарен, в своё время одновременно с Фордом сконструировал трактор. Но Форд мастерскую в Детройте превратил в огромный завод и заполонил своими «фордзонами» весь мир, а Кристи оказался банкротом, хотя и утверждал, что его машина лучше фордовской. Пытался выкарабкаться на других изобретениях, но столь же безуспешно. Как последнее средство, решил урвать кусок от жирного пирога военного бюджета, спроектировал колёсно-гусеничный танк для американской армии, но генералы отказались его купить. Золотой дождь долларов оказался очередным миражом. А тут подвернулись мы… Приобрели его проект, чтобы выиграть время, быстрее оснастить Красную Армию танками… Проект сырой — не было двигателя, башни, вооружения. Но дело даже не в этом.

Болховитин беспокойно задвигался, кашлянул и неожиданно громко позвал:

— Агафья!

Неслышно вошла давешняя старушка.

— Агаша, милая, принеси нам… чайку… Гость у меня.

Старушка неодобрительно посмотрела на Михаила Ильича и вышла. Вскоре она вернулась с маленьким подносом, на котором стояли две чашки и блюдце с ломтиками лимона.

— Лекарство надо пить, а не чаи гонять, — ворчливо сказала она. — Баламут ты, Сергей, как есть баламут!

— Ну не ворчи, старая, — добродушно ответил Сергей Сергеевич, поднимаясь на локте. — Чай и дружеская беседа — тоже лекарство.

Когда старушка ушла, Сергей Сергеевич опустился на подушки и с минуту лежал с закрытыми глазами. Потом, словно что-то обдумав и решив, заговорил снова: