Консул

Сориентировавшись, Тиндарид заскользил вдоль стены, свернул в переулок, потом в другой, зашагал по широкой улице, и слева, и справа обсаженной деревьями.

В конце улицы показались факелы, и преторианцы замерли за стволами. Мимо прошагали ночные стражники, громко переговариваясь между собою – похоже, они сами боролись со страхом.

– Пошли!

А идти оставалось совсем немного – Искандер пересек маленькую площадь и вывел друзей к постоялому двору. Ворота были уже заперты, но сторож за медную монету впустил опоздавших.

Отходя от пережитого беспокойства, Сергий прошел к конюшне, где оставил философов. Пепел учуял хозяина и радостно заржал. Тут же из темноты выбежал растревоженный И Ван.

– Беда, беда приключилась! – запричитал он. – Амитофу!

– Какая еще беда?

– Го Шу ушел!

– Что значит – ушел? Куда? Да говори ты толком!

– Тут арабы были, – заспешил И Ван, – Го Шу разговорился с ними… Я не слышал, о чем они там беседовали, но, видать, арабы признали в Го Шу великого лекаря и пригласили в гости, чтобы тот посмотрел их больного вождя… И они ушли.

– Куда?

– В Вавилон…

– Ва… Ты это знаешь точно?

– Да-да! Лю Ху ходил за чистой водой, а когда вернулся и я ему сказал про… ну, что ушел Го Шу, он сразу сел на коня и сказал, чтобы я вас дождался. Лю Ху сказал, что поедет следом за арабами, и встретит нас на месте…

– В Вавилоне?

– Да-да.

Сергей глянул на Тиндарида. Тот пожал плечами.

– Вавилон давно разрушен, – сказал Искандер в раздражении, – и там никто не живет.

– А как же… – слабо возразил И Ван.

– А так! – жестко сказал Тиндарид. – Не ушел Го Шу, его увели!

– Кто? – расширил глаза буддист.

– Узнáем.

– Седлаем коней, – уточнил Лобанов, – и едем узнавать.

– О, Амитофу…

Темной ночью в Селевкии было немудрено заблудиться, так что пришлось преторианцам по очереди топать впереди с факелом. Договариваться со стражей у городских ворот поручили И Вану, а то вдруг друзья Косого и тут дежурили.

Стражники были очень недовольны побудкой на посту, но пара бронзовых драхм подняла их настроение. И потянулся пыльный шлях, проложенный невесть в какие времена – древняя Аккадская дорога.

До Вавилона было верст пятьдесят, и остатка ночи не хватало, чтобы доскакать по темноте и холодку. Поднялось красное солнышко, плющась в мареве, и стало нагонять теплынь, обещая прогреть воздух до несносной духоты – вокруг пустыня, а весна тут короткая. Растения в спешном порядке отзеленели, отцвели со взрывною силой, и теперь увядали, пережидая долгое сухое лето.

Позавтракали, не слезая с седел. Эдик выдал каждому по куску соленого сирийского сыра и горсти очень вкусных, почти черных фиников.

И вот, за очередным поворотом, открылся древний город, «вечное обиталище царственности». Увы, не вечное…

Северная крепостная стена была развалена наполовину, и представляла собой гряду вывала кирпичей, занесенную красной пылью. Вернее, три параллельные гряды, ибо столько было стен вавилонских. Уцелело всего десять башен вразброс – квадратных, со ступенчатыми зубцами, а за ними лежали бесконечные ряды руин. Некогда богатые дома сохранились лишь до первого этажа, очень редко – до второго.

Преторианцы подъехали с севера, выворачивая на берег Евфрата, и попали в город через парадные ворота Иштар, башни которых были сплошь облицованы синими изразцами. Изображения львов, быков и сиррушей из желтого и белого кафеля отливали глянцем на блестящей синей глади.

Двойные ворота занесло песком до такой степени, что пришлось пригибать голову под полукруглыми сводами. А дальше копыта коней зацокали по Дороге Процессий, от которой осталось одно направление, прорезавшее два ряда курганов.

Слева уходил кверху холм повыше, скрывавший под наметами песка храм Иштар, справа глыбились курганы пониже – дворцы царя Навуходоносора. Одна лишь арка выглядывала из наносов, да кое-где торчали пеньки каменных столбов, жалкие остатки некогда гигантского колонного зала-ападаны.

Аркады висячих садов Семирамиды превратились в сыпучий холм, и лишь неровные уступы выдавали местоположение погребенных террас чуда света.

Ветер посвистывал, выдувая тоскливую песнь запустения и гибели. Вавилон пал…

– Смотрите! – воскликнул И Ван, вытягивая руку и указывая на кучку камней, сложенную посередине дороги. Верхний камешек придавливал синий лоскут. – Эта мета оставлена Лю Ху!

– А сам-то он где? – заоглядывался Эдик.

– Должен быть где-то рядом…

– Вон, вроде следы от копыт, – присмотрелся Гефестай. – Как будто к дворцу свернули…

– Свернем и мы, – сказал Сергий, поворачивая Пепла.

Развалины дворца хранили безжизненную тишину, одни лишь ящерки пробегали по щербатым останцам его стен, украшенных рельефами из глазурованного кирпича – на ярко-синем фоне тянулись к солнцу «древа жизни», а понизу шествовали львы.

– Лёха! – негромко позвал Лобанов.

Послышался шорох, и между вывалов битого кирпича, пересыпанного песком, замелькала блуза конфуцианца. Обычно неприступное лицо ханьца сияло улыбкой.