Консул Руси

Ополчение собирать консул не стал, ограничившись дружиной. Весьма недурно упакованной дружиной. Он ведь к этому времени и лучников сумел нарядить в кольчуги и свои типовые металлические шлемы. Из-за чего уровень стандартизация снаряжения его импровизированного легиона достиг очень высокого уровня, выгодно выделяя его на фоне любых местных войск. Даже превосходя в этом вопросе римлян эпохи расцвета, где стандартизация носила очень условных характер. И в войсках рядом могли стоять бойцы в лорике сегментате, лорике хамате и, например, лорике сквамате. И это было нормально. Ведь каждый легионер покупал себе снаряжение и вооружение сам в меру своих желаний и возможностей…

Легионеры же Ярослава блистали в этом плане. Стандартная кольчуга и стандартный шлем, слепленные по единым шаблонам и лекалам, впечатляли. Одинаковые щиты, раскрашенные по трафарету, только добавляли эффекта. Образ завершала одежда. Закрытые так называемые северные калиги с высоким голенищем на шнуровке, одетые на портянки, прекрасно сочетались со свободными штанами и стеганым халатом красного цвета, что выступали из-за защитного снаряжения. Кроме того, у всех имелся пояс с колющим мечом, напоминающим ранний римский гладиус, то есть, греческий ксифос, которым традиционно сражались еще гоплиты царя Леонида.

В общем — красота.

И это только пехота. Конница тоже выглядела неплохо. По местным меркам так и вообще — замечательно.

Византийская делегация вышла на деревянный причал в довольно представительном числе. Возглавлял ее старый знакомый — магистр Мануил. Тот самый, который в свое время повздорил с верным помощником Ярослава — Трюггви. Мутная была история. Судя по всему, о любви и ненависти. Однако Мануил ее в тот раз эскалировать не стал, даже не явился к тогда еще конунгу, чтобы рассказать свою версию событий. Просто подразнил скандинава и все.

Теперь же он вышел на причал в компании с какой-то довольно ладной молодой женщиной, что держалась к нему очень близко. Судя по возрасту, годящейся ему в дочери. А к юбке той особы жался светловолосый и голубоглазый паренек лет пяти-шести, совершенно непохожий на нее внешне.

Ярослав скосился на Трюггви и присвистнул.

— Мать, мать, мать… — привычно отозвалось эхо.

— Что ты говоришь? — Словно очнувшись ото сна, спросил Трюггви не отрывая взгляда от этой женщины и паренька.

— Это та самая Глафира, о которой ты говорил?

— Да…

— А этот парень…

— Это мой сын! — Воскликнул Трюггви с видом совершенно придурковатым.

Подошли.

Пообщались.

Мануил поздравил Ярослава со славной победой, спасшей от великих бедствий не только его людей, но и жителей всей Ромейской державы. А также с благоразумием в вопросах политики, ибо его союз с хазарами был очень своевременным и правильным. И сообщил, что Василевс не отклоняется от слов договора и высылает ему поставки просо за текущий и предыдущий год, как они и уславливались. А также, понимая те сложности, с которыми консул сталкивается, защищая интересы ромеем в этих глухих лесах, шлем еще помощников, сверх оговоренных.

— Ремесленников?

— Так и есть.

— Опять плотников, гончаров да ткачей? — Чуть поведя бровью, спросил Ярослав.

— А разве тебе они не надобны?

— Надобны. Конечно, надобны. Но меня немного удивляет такая избирательность. У Василевса есть задумка превратить Новый Рим в новый мировой центр по производству амфор?

— Эти ремесла очень важны для жизни простых людей.

— И я благодарен Василевсу за них. Мои люди для меня важны. И я приложу все усилия к тому, чтобы их жизнь была легче и лучше. Не подумай, дорогой друг, что я осуждаю или недоволен. Моей благодарности нет границ. Эти ремесленники мне очень помогут. Но и любопытство, присущее всем людям, имеется. Вот я и спрашиваю. Василевс щедр. И мне хотелось бы узнать, возможно у него есть какой-то план?

— Наш Василевс, — специально оговорился Мануил, внимательно наблюдая за реакцией Ярослава, — разделяет твое человеколюбие. И мыслит только о том, чтобы люди, что волею Всевышнего оказались под его рукой, жили благополучно.

— Надеюсь Всевышний услышит его молитвы и все задуманное им удастся в полной мере, — уклончиво ответил Ярослав. — Я же со своей стороны приму его людей и постараюсь сделать так, чтобы они занимались любимым ремеслом без всяких помех.

Маниул кивнул с едва заметной смеющейся улыбкой на лице. И они перешли к следующим вопросам. Когда же все закончилось, Трюггви не выдержал и воскликнул:

— Ты же сказал, что убил его!

— Я соврал, — невинно пожав плечами, ответил Мануил. — Разве я мог убить собственного внука?

— А ты… ты… ты… ты ведь жена другого мужчины. Зачем ты приехала? — Спросил Трюггви у Глафиры.

— И тут я соврал, — ответил за нее Мануил. — Моя дочь отказалась выходить замуж за кого-либо кроме тебя. А раз тебя посчитали убитым, то и вообще ни за кого. И пообещала наложить на себя руки, если я насильно ее отдам замуж.

— Но…

Глафира же, не говоря ни слова подошла к Трюггви и обняла его. Да что там обняла? Просто повисла на нем. И зарыдала.

— Мама, мама… — громок спросил паренек, подойдя и дергая ее за юбку. — Ты чего? Кто тебя обидел?