Консул Руси

Сражаться гибче – да. Играть тоньше – безусловно. Но продолжать идти вперед без единого, даже самого призрачного шанса на победу. Без даже отголоска надежды на успех. Но все равно сражаться. Если потребуется – со всем миром. Почему? Он не знал. Просто какая-то сила у него внутри не позволила бы ему жить, опусти он руки или смирившись с текущим положением дел. И если бы кто-то в этот момент заглянул ему в янтарные, практически золотого цвета глаза, то ужаснулся бы от ярости и решительности, что плескалась в них.

— Глупо… — тихо произнес Ярослав, наконец осознав это свое жутковатое желание.

— Они думают, что битва с мадьярами тебя ослабила, — уважительным тоном произнес наместник Херсонеса, что стоял рядом, на его корабле. Он не знал тех мыслей, что пронеслись в голове нашего героя, а потому судил только по тому, что видел. Ярослав на него скосился. Грустно улыбнулся. И решил поддержать эту игру.

— Откуда они знают об этой битве?

— Еще до того, как ты прибыл ко мне в город, новость о твоей славной победе перестала быть новостью. Вся степь наблюдала за вашей схваткой.

— Но ты ведь знал, что я почти не понес потерь. Один убитый, два тяжелых и полтора десятка легко раненных. Разве это то, что могло бы ослабить легион комитатов?

— Об этом я узнал только от тебя. В степи говорили о великой битве. И о том, что ты победил, но не стал добивать врага. Многие в степи посчитали это за слабость. За то, что вы сражались наравне и мадьяры, проиграв, нанесли тебе тяжелые потери.

— Ясно, — безучастно произнес Ярослав.

«Вся Степь следила, значит», — пронеслось у него в голове, а золотые глаза полыхнули новой вспышкой ярости. — «Как шакалы…» – Подумал Ярослав, но никак не выразил словами своего раздражения.

— К бою! — громко скомандовал консул Нового Рима. А потом повернулся к наместнику Херсонеса и добавил. — Идите на свой корабль. Держитесь в стороне. Ваши суда не пригодны к морскому бою, и я не вижу смысла в лишних потерях среди подданных империи.

— Да, цезарь, — покорно кивнул наместник и поспешил к шлюпке, что трепыхалась строптивой козой, болтаясь на привязи у борта «Черной жемчужины».

Как только наместник Херсонеса спустился в шлюпку со своими людьми, и отвалил от борта, вся дюжина джонок Ярослава начала перестраиваться. Также, как и в проливе Карпатос, они встали в колонну. И, подняв все возможные паруса, пошли вперед, стараясь набрать как можно большую скорость. Ибо масса, скорость и высокие борта были для них основой защиты от превосходящего числом противника.

Византийские же корабли притормозили и стали ожидать в стороне окончания схватки. Да какой схватки – избиения младенцев.

Ордер кильватерной эскадры пошел по касательной к надвигающемуся на него москитному флоту. Больших кораблей там не было. Лишь то, что годилось для пиратства в прибрежных водах. Потому как византийские дромоны все еще доминировали в регионе и с ними никто не хотел связывать. И слова Ярослава о том, что дромоны наместника не пригодны к морскому бою, задели византийца, что пошел за ним в поход на Дон. Но ровно до того момента, как он увидел какой ужас начался среди врагов этого страшного человека.

То там, то здесь вспыхивали небольшие суденышки от попадающих в них небольших керамических снарядов пращей. Бесконечным роем сыпались зажигательные стрелы, которые в этот раз Ярослав решил снабжать еще и свистящими втулками. Дорого. Но эффект от психологического давления того стоил.

А те несчастные, что подходили слишком близко к кильватерному ордеру больших джонок, знакомились с сулицами. С БОЛЬШИМ количеством сулиц, которые обильно летели в них сверху, с высоких бортов.

Эскадра Ярослава шла по широкой дуге, заходя с юга и стараясь отрезать москитный флот от берега. Дерзко. И не понятно. Поначалу, непонятно. Когда же весь южный фланг этой толпы суденышек заполыхал, а вода между ними наполнилась трупами и спасающимися вплавь, то было уже поздно что-то предпринимать. Момент был упущен. И остановить ордер не представлялось возможным.

Джонки заходили к берегу под довольно острым углом к ветру, а потому не очень быстро. Развернувшись же на северо-запад, они поймали ветер и стали разгоняться, став практически неуязвимыми для противника. Слишком быстрыми, чтобы нормально свалиться с ними в свалке. Слишком высокими, чтобы запрыгнуть на борт и сойтись в абордажном бою. И слишком тяжелыми, чтобы остановить эти неудержимые «корыта», кажущиеся на первый взгляд до крайности медлительными и неповоротливыми.

Сделав круг вокруг москитного флота Ярослав развернул эскадру строем фронта и вновь повел ее на врага. Бегущего и явно паникующего врага. Он твердо помнил слова Суворова о том, что если враг разбит и отступает, то сможет позже вернуться в бой. Если же уничтожен – то нет. И он хотел нанести супостату как можно больше урона, дабы тот никогда в обозримом будущем даже и помыслить не мог атаковать корабли под черным скорпионом.