Консул Руси

— Они платят тебе дань. Ты выступаешь их защитником. Я мог бы их и так взять. Но мне не к спеху было, да и не вижу смысла конфликтовать с тобой на ровном месте.

— Очень легко платить тем, что тебе не принадлежит, — улыбнулся каган. — Еще пять лет назад я бы возмутился, а теперь отдаю тебе их с легким сердцем. Забирай.

— Но это еще не все.

— Не все?

— Нет, конечно. — Улыбнулся Ярослав. — Каганат ослаб. От тебя отвернулись все, кроме меня. Сегодня я разобью твоих врагов. Но что будет завтра? Мне снова идти на помощь? В принципе, я не против. Но это – не отношение союзников.

— К чему ты клонишь?

— К тому, что тебе придется назвать меня старшим братом и признать себя моим вассалом.

— ЧТО?!

— Мне не нужна степь. Тебе не нужен лес. Мне нужно, чтобы ты стоял здесь и сдерживал штормовые порывы степи. Но у тебя для этого недостаточно сил. И взять их не откуда. Что говорит только об одном – тебе самому нужна защита. Моя защита. И моя помощь.

— Ты понимаешь, что просишь? — зло прищурился Захария.

— Я? Прошу? О боги! Ты ослышался. Я не прошу. Я предлагаю. Жизнь тебе и твоим потомкам. Ведь принеся мне вассальную клятву ты и твои наследники смогут сохранить власть над каганатом. Ибо за тобой будет нависать моя тень и никто в здравом уме не посмеет твое положение оспорить.

— Хорезмшах предложил мне тоже самое.

— Потребовав при этом принять ислам?

— Да…

— Мне все равно в кого ты веришь. Твоя вера – твое личное дело. Но видит Великое Небо твой бог тебя не защищает, как и их вера не защитит их. Впрочем, как я уже говорил, мне все равно во что ты веришь. Для меня – любой бог, это лик Всевышнего, проявляющий себя так или иначе. Какие-то лики сильны, какие-то слабы, какие-то подходят степным племенам, а какие-то им совершенно бесполезны. Пути Всевышнего неисповедимы. Для чего он проявляется через того или иного бога ведомо только ему.

— А какую веру исповедуешь ты?

— Во Всевышнего. Он столь величествен, что не может проявляться на земле в своей первозданной природе. Мы слишком ничтожны для этого. И способны видеть его только в ликах, коих бесконечное множество. Это и Великое Небо, и Арес, и Мардук, и Кришна, и даже Нефритовый император. Все это – одно и тоже существо – Всевышний, единый и многообразный одновременно. Он – это все. Он это ты, я, трава, конь, что только что заржал, муха… и так далее. Он так проявляется. И глупо называть одно из его проявлений верным, а остальные отрицать. Это тоже самое, что отрицать все свое тело, прославляя лишь руку или ногу.

— Твоя вера… она необычна для ромейца…

— А что в ней необычно? Во всех своих делах, я обращаюсь к Всевышнему. Просто не стесняюсь обращаться к тем его ликам, какие нужны в этом конкретном деле. А не, по обыкновению некоторых, просить сына рыбака о победе в войне, или каменщика совета в рыболовстве. Согласись, кто не умеет ездить верхом, вряд ли сможет в этом деле выступить добрым советчиком.

— С этим сложно не согласиться, — улыбнувшись кончиками губ, ответил Захария.

— Поэтому мне нет дела до твоей веры. Любая вера – правильна. Любая – истинна. Но по-своему. Принеси вассальную клятву мне. Уступи по доброй воле дреговичей и радимичей. Пообещай, что станешь удерживать своих вассалов от набегов на мои земли, а ежели они ослушаются – карать своей рукой, не дожидаясь моей справедливой ярости. И я защищу тебя и твоих подданных, гарантировав твою власть в каганате и власть твоих наследников.

— Как много поменялось за каких-то восемь лет, — грустно произнес Захария.

— Все течет. Все меняется. — Пожал плечами Ярослав. — Каких-то пять лет назад твои люди травили меня ядом черного скорпиона. А сейчас, я поднял этого скорпиона на личный вексель и пришел бить твоих врагов.

— Твоя вера позволяет тебе взять вторую жену? — после небольшой паузы спросил каган.

Их разговор продолжился.

Он был простым и в тоже время очень сложным. И чем больше Захария общался с Ярославом, тем больше приходил к выводу, что истинной его верой являлось поклонение Тенгри – трансцендентального Сущего, безличного бога не имеющего явного воплощения и воплощенного во всем[86]. Ведь, несмотря на принятие иудаизма, хазары оставались в основе своей тенгрианцами. И если их аристократия была вынуждена держаться обрядов, то простые пастухи жили стариной. Да и даже аристократы иудейской веры, росли в определенной среде, накладывающей известный отпечаток…

— Я ненавижу тебя, — тихо произнесла молодая девушка, смотря прожигающим взглядом на Ярослава.

— Ты прекрасно понимаешь, что я не могу принять тебя второй женой.

— Почему?

— Потому что не считаю это правильным.

— Ты ведь не христианин. Я знаю. Мне рассказывали.

— Дело не в христианстве. Строго говоря, в посланиях Титу и Тимофею говорится о запрете многоженства для жрецов[87]. На остальных же это не распространяется. Просто сказалась старая греческая и римская брачная традиция. Тот же василевс Валентиниан четыре сотни лет назад взял себе вторую жену и разрешил это же для всех своих подданных.

— Тогда почему? Не понимаю.

— Ты жить хочешь?

— Странный вопрос.