Контакт первой степени тяжести

– В лоб, прямо – ну, напрямую – неисполнимо. Тут карма… Ты не поймешь. Это трудно, долго тебе объяснять…

– А не хера мне объяснять! Ивану Грозному объяснять будешь: карма-хуярма! – Белов почувствовал, что он не на шутку рассвирепел. – Звездопроушина космическая. Дурака-то валять! Совсем, смотрю, ты с этими, высокоразвитыми, гнойником стал – ну, не подъедешь! Делай давай! Ломаться мне будешь тут!

– Мы сделаем… сделаем тебе то, что ты просишь, но похитрей, иначе, не «буквально», что ли… Тот, кто давил на следователей сверху – тот забудет, выпадет из мозга это у него. Смотри в огонь, поймешь…

Белов посмотрел в огонь костра и увидел вдруг поле – бетонное серое поле…

* * *

По бетонному серому полю пробежал, коснувшись колесами полосы, большой самолет с надписью «Россия» на борту. Затормозив, самолет сошел с полосы и, прокатившись по рулежкам, выполз на площадку, прямо к ковровой дорожке, постеленной на бетон.

Почетный караул вытянулся по стойке «смирно».

Подали трап.

Дирижер духового военного оркестра воздел руки, готовясь урезать гимн…

И тишина. И пауза.

Ни малейших движений.

Старший из группы встречающих, видный мужчина лет пятидесяти, наклонился к уху стоящего рядом с ним – то ли начальника охраны, то ли переводчика… Что-то прошептал… Тот, согласно кивнув, достал из кармана складную трубку радиотелефона, выдвинул антенну…

– Хай! Ну что там, Дед ваш – опять нажрался, как свинья?

Выслушав ответ, переводчик наклонился к старшему:

– Какая-то проблема с головой… С мозгами… Память… Временное помутнение… Астенический синдром – во!

Старший молча махнул: пусть, дескать, проваливает…

– Хай! – снова сказал переводчик в трубку. – Вам открывают эшелон. Счастливого пути!

От самолета откатили трап. Через минуту самолет взлетел.

* * *

– Ну вот. Основное давление сняли. Портреты внуков из головы теперь вон. Что называется, «заспал», харя пьяная, – сказал Борис Белову. – А остальное – тебя поищут, но схватить не схватят. В тюрьму ты уже никогда не попадешь. Не суждено.

– Точно?

– Точнее не бывает. Точно! Ведь матрица судьбы твоей кончается на… – Тренихин осекся и вздрогнул, услышав нечто неслышимое для Белова. – Все! Больше – ни слова! Так… Ладно. Что же, Коляныч? Расстаемся!..Вот и прощай!

– А почему «прощай»? Да еще так печально, слушай… Я сейчас расплачусь.

– Не плачь, не надо. Ты сам ведь так решил. – Борька пожал плечами. – Конечно, грустно, что и говорить. Я мог бы, я могу сказать и «до свиданья», но что это меняет? Два слова ничего не меняют, – он улыбнулся. – Почти ничего. Ты прости уж, Коляныч, если что не так вышло…

– Я все равно тебе не верю, гнида хитрая, – сказал Белов. – Шанс есть всегда. Шанс есть у всех. Даже в русской рулетке есть шанс. Мир так устроен!

– Никто не знает, как устроен мир!

* * *

Эта последняя фраза еще стояла в ушах Белова, когда он понял вдруг, что снова стоит на полустанке, на разъезде «1952 км», – в дурацком кашемировом пальто, весь мокрый вдрызг, без денег, без надежд, без перспектив…

* * *

Калачев постучал в дверь с надписью «Судмедэкспертиза».

– Позвольте?

– Здравствуйте. Мы выполнили вашу просьбу. Человеческая рука по линии запястья отрывается усилием пять-шесть тонн. Максимум.

– То есть если я попытался бы с руки сорвать наручник, – уточнил Калачев, – который разрывается усилием десять тире четырнадцать тонн…

– Вы оторвете себе кисть руки наручником – и только, – закончил эксперт.

* * *

Думать было нечего, надо было продолжать жить.

Не ново, впрочем, не свежо – ведь именно этим он и занимался последние десятилетия.

Белов зашел в осевшее на один бок, перекосившееся здание полустанка.

Сто лет назад крашенные стены – в застывших потеках краски. Сто лет назад краски было, видать, выше крыши.

Скамейки. Две. Облупленные, выщербленные.

Бачок с водой и кружка на цепи.

Закрытое окошко кассы. Решетка на окошке. Занавеска за стеклом.

Вот, рядом с кассой – расписание. «В Москву» и «Из Москвы». Написанное от руки, дешевой шариковой ручкой… Она, эта ручка, то писала, а то и нет…

Стоять перед окошком или сидеть на лавочке можно было сколько угодно: но ничего не высидишь…

Белов постучался в дверь с надписью «Служебный вход».

– Да-да!

Он приоткрыл дверь. Две женщины средних лет сидели возле пульта связи и пили чай.

– Что вы хотите? – спросила женщина, не поднимая глаз от чая.

– Хочу уехать в Москву.

– Идите в зал, к окошку. Билеты за час до поезда… – она подняла взгляд на Белова и даже вскрикнула – от ужаса…

– Что?! Что такое?! – еще больше испугался сам Белов.

Метнулся к зеркалу: фу-у-у, слава тебе, господи: клыки не выросли…

– В каком вы виде?! Боже мой!

– Ну… Провалился в болото…

– В таком виде вас в поезд могут и не пустить!

– Да у меня и денег нет – к тому же, – почти что с похвальбой в голосе сообщил Белов.

– Ох, удивил чем! У нас их тоже нет.

– Зато у вас есть телефон… Вы разрешите – может быть, мне вышлют.

– Что, обокрали вас, что ль?

– Не то слово… – уклонился Белов от прямого ответа.

– Сними пальто-то… К печке сядь вон, погрейся!

– Хотите чая?

– С удовольствием!