Контактов не будет

– Что это?

– Фиалка! – У него на ладони лежало несколько смятых лепестков и обмякший стебель. – Это фиалка, мне ее подарил садовник. Она так пахла!

– Ну что ты, глупенький?! – сказала мать. – Нашел о чем плакать. У нас дома такие чудесные розы.

Она встала и принесла из соседней комнаты вазу с цветами.

– Хочешь, я тебе их отрегулирую на самый сильный запах?

– Не хочу! Мне не нравятся эти цветы!

– Но они же гораздо красивее твоей фиалки и пахнут лучше.

– Неправда! – сказал он, ударив кулаком по подушке. –

Неправда! Фиалка – это совсем не то, она… она… – И он снова заплакал, потому что так и не нашел нужного слова.

СУДЬЯ

В одном можно было не сомневаться: меня ждал скорый и беспристрастный суд.

Я был первым подсудимым, представшим перед Верховным Электронным Судьей Дономаги.

Уже через несколько минут допроса я понял, что не в силах больше лгать и изворачиваться.

Вопросы следовали один за другим с чудовищной скоростью, и в каждом из них для меня таилась новая ловушка. Хитроумная машина искусно плела паутину из противоречий в моих показаниях.

Наконец мне стало ясно, что дальнейшая борьба бесполезна. Электронный автомат с удивительной легкостью добился того, чего следователю не удавалось за долгие часы очных ставок, угроз и увещеваний. Я признался в совершении тягчайшего преступления.

Затем были удалены свидетели, и я остался наедине с судьей.

Мне было предоставлено последнее слово.

Я считал это пустой формальностью. О чем можно просить бездушный автомат? О снисхождении? Я был уверен, что в его программе такого понятия не существует.

Вместе с тем я знал, что пока не будет произнесено последнее слово подсудимого, машина не вынесет приговора и стальные двери судебной камеры не откроются. Так повелевал Закон.

Это была моя первая исповедь.

Я рассказывал о тесном подвале, где на полу, в куче тряпья, копошились маленькие человекообразные существа, не знающие, что такое солнечный свет, и об измученной непосильной работой женщине, которая была им матерью, но не могла их прокормить.

Я говорил о судьбе человеческого детеныша, вынужденного добывать себе пищу на помойках, об улице, которая была ему домом, и о гнусной шайке преступников, заменявшей ему семью.

В моей исповеди было все: и десятилетний мальчик, которого приучали к наркотикам, чтобы полностью парализовать его волю, и жестокие побои, и тоска по иной жизни, и тюремные камеры, и безнадежные попытки найти работу, и снова тюрьмы.

Я не помню всего, что говорил. Возможно, что я рассказал о женщине, постоянно требовавшей денег, и о том, что каждая принесенная мною пачка банкнот создавала на время крохотную иллюзию любви, которой я не знал от рождения.

Я кончил говорить. Первый раз в жизни по моему лицу текли слезы.

Машина молчала. Только периодически вспыхивавший свет на ее панели свидетельствовал о том, что она продолжала анализ.

Мне показалось, что ритм ее работы был иным, чем во время допроса.

Теперь в замедленном мигании лампочек мне чудилось даже какое-то подобие сострадания.

«Неужели, – думал я, – автомат, созданный для защиты

Закона тех, кто исковеркал мою жизнь, тронут моим рассказом?! Возможно ли, чтобы электронный мозг вырвался из лабиринта заданной ему программы на путь широких обобщений, свойственных только человеку?!»

С тяжело бьющимся сердцем, в полной тишине я ждал решения своей участи.

Проходили часы, а мой судья все еще размышлял.

Наконец прозвучал приговор:

«Казнить и посмертно помиловать».

ВЗАИМОПОНИМАНИЕ ВОЗМОЖНО

– Это – больной Вахромеев, профессор. Я вам уже докладывал. – Врач положил на стол историю болезни.

Профессор походил на эффелевского бога Саваофа. У

него была лохматая седая борода и простодушный взгляд, свойственный только карманным воришкам и очень опытным психиатрам. Этот взгляд с профессиональной точностью отметил и асимметрию лица больного, и то, как, закрывая дверь, он посмотрел себе под ноги, и неуверенную походку.

– Разденьтесь!

Больной скинул халат и торопливо стянул рубаху.

Профессор вел осмотр быстро и элегантно, как будто играл в давно знакомую и очень увлекательную игру.

Дважды он удовлетворенно хмыкнул.

Патологические рефлексы. Классический случай, прямо хоть сейчас – на демонстрацию студентам.

– Так… Одевайтесь!

Несколько минут он листал историю болезни.

– Так что вас беспокоит?

Больной усмехнулся.

– Этот вопрос я должен бы задать вам.

– В каком смысле?

– Ведь вы меня держите в сумасшедшем доме, а не я вас.

– Ловко! – захохотал профессор. – Ловко вы меня поддели! Я вижу, вам пальца в рот не клади! Однако… – Он снова стал серьезным и взглянул на первую страницу истории болезни. – Однако, Дмитрий Степанович, во-первых, здесь не сумасшедший дом, а клиника неврозов, а во-вторых, скажите, вам когда-нибудь приходилось видеть сумасшедшего?

Вахромеев задумался.

– Ну как? – спросил профессор, отметив про себя, что больной погрузился в воспоминания, видимо забыв об окружающей обстановке. – Приходилось?

– Приходилось.

– Находите ли вы какое-нибудь сходство между вашим поведением и поведением того сумасшедшего?

– Нет.