Контактов не будет (Фантастические повести и рассказы)

Что такое или кто такой гистерезис, я не знаю. Но что такое петля гистерезиса, товарищи фантасты объяснили читателям достаточно внятно. У ее популяризаторов есть любимый пример. Некий Путешественник по Времени, отправившись в прошлое, убивает своих родителей задолго до их встречи и, вернувшись к себе назад, попадает в нелепое положение человека, родители которого умерли еще в малолетстве. Этим примером они хотят доказать принципиальную невозможность передвижений вдоль временной оси. Но, прочитав такое, думаешь не столько о законах детерминизма, сколько о том, почему у вполне мирных мамы с папой родился столь кровожадный и неблагодарный отпрыск.

Однако если не посылать героя в прошлое для умерщвления предков, то этот стопроцентно ненаучный прием стал одним из расхожих в фантастике, которая любит именовать себя научной. Впрочем, все эти петли, витки, спирали, скачки, туннели и прочая псевдонаучная чепуха всего лишь форма, которую еще надо наполнить содержанием. А содержание может появиться лишь тогда, когда у автора есть цель, ради которой он и обращается к какой-нибудь фантастической гипотезе, хотя бы к тому же перемещению во времени. Именно здесь пролегает граница между многотиражными "научными" пустышками и, может быть, тоже многотиражной, но все же штучной художественной фантастикой.

Легко догадаться, что именно к этому разделу я отношу рассказы Ильи Иосифовича Варшавского и, в частности, открывающую сборник "Петлю гистерезиса".

"Петля гистерезиса" была одним из любимейших рассказов и самого автора.

Критики (я в том числе) в этой "Петле..." находили и пародийные ноты, и научную одержимость главного героя, и скрытые резервы человеческого интеллекта, и даже "ненавязчивую, но активную антирелигиозность"...

Перечитав ее сейчас, я усомнился в том, что автор преследовал подобные цели, зато отчетливо увидел, что он не столько восторгается находчивостью молодого кандидата исторических наук Курочкина, отправившегося в Иудею I века от Рождества Христова, сколько высмеивает его приспособленчество, его демагогические способности оперировать тезисами, в которые он, по существу, не верит, и поворачивать их всякий в свою пользу. Так что в отличие от подлинного Иисуса Христа наказание, которому подвергли Курочкина обозленные его болтовней жители священного города, было сделаем такое предположение - заслуженным. Правда, по нынешним кодексам, распятие на кресте может быть расценено как чрезмерно суровая кара за демагогию. Но ведь то был I век...

Я хочу воспользоваться повестью И. Варшавского, чтобы с помощью этой же методики мы бы сами совершили путешествие во времени, пусть не столь далекое, всего лишь на два-три десятилетия назад, то есть в шестидесятые годы XX века, когда и были написаны рассказы И. Варшавского. Конечно, не просто так вернуться назад, для этого не надо делать никаких "петель", а прибыть туда вооруженными нашим сегодняшним опытом, нашими сегодняшними знаниями, что, вообще говоря, строго-настрого запрещено литературным путешественникам по времени. Считается корректным рассматривать любые произведения с позиций того времени, когда они были созданы. Такой подход, разумеется, необходим, иначе мы никогда не найдем объяснений очевидным, на сегодняшний взгляд, наивностям и просчетам, не поймем, скажем, почему автор все ненавистное ему социальное зло, все мыслимые и немыслимые издевательства над человеческой личностью сконцентрировал в вымышленной стране Дономаге.

Пройдет довольно много времени, прежде чем мы откровеннно признаемся самим себе, что Дономага - это мы, это наша страна, вернее - и наша страна тоже.

Может быть, автор и собирался сделать такой намек, сочиняя свою Дономагу без всяких географических признаков, придав ей черты всеобщности. Хотя все, в том числе и он сам, подчеркивали ее буржуазно-капиталистическую природу. Но ведь, наверно, не случайно то, что некоторые рассказы Варшавского смогли увидеть свет лишь в самые последние годы. Например, "Бедный Стригайло" - рассказ абсолютно перестроечный. Беспомощность и никчемность иных научных заведений, фальшь и аморализм тенденциозных собраний коллектива, злобная демагогия номенклатурных руководителей - лишь сейчас об этом стали говорить и писать свободно. Но и в опубликованные при жизни автора произведения наше время добавило новые, иногда неожиданные штрихи. Как свежо, например, смотрится "Диктатор" после незабываемого демарша некоторых народных радетелей с их скоротечными государственными переворотами и клиническим непониманием настроений народа.