В Париже в 1926 году начинает выходит газета “Евразия”, в которой все яснее проявляется откровенная пробольшевистская направленность движения. С другой стороны, Пражский кружок, объединяющий отцов-основателей (в частности самого Савицкого, Алексеева, Карташова и т. д.), все более тяготеет к консервативным позициям. Дело усугубляет выход из движения Флоровского и Бицилли, которые не в силах выдержать новаторство и авангардность евразийской идеологии, выбирают социальную пассивность, отрекаются от мировоззренческой борьбы и углубляются в архивно-историческую работу, махнув рукой на бросаемый историей вызов.
Итак, евразийство раскалывается, а к середине 30-х годов практически затухает. Левые евразийцы фактически становятся послушными инструментами Москвы, отказываясь от изначальной оригинальности движения, а правые сосредотачивают свое внимание на узкоспециальных областях — истории, геополитике, экономике и т. д.
Сам Савицкий преподает в пражской гимназии вплоть до 1945 года, когда его арестовывают советские войска. За антисоветскую деятельность он получает 10 лет лагерей, где он пребывает вплоть до 1956 года. В заключении он знакомится с молодым талантливым историком — сыном гениального русского поэта и не менее гениальной поэтессы — Львом Николаевичем Гумилевым. Гумилев становится прилежным учеником Савицкого, и позже именно он станет главным теоретиком и вдохновителем евразийского подхода в советской историографии. Позже они снова встретятся, но уже в Праге, на научном симпозиуме. Именно у Савицкого Гумилев заимствует все основные положения своей собственной теории этногенеза, именно Савицкий заражает его интересом к Евразии, Турану, культурным циклам и т. д. Без Савицкого Гумилева не было бы… Так даже мрачные условия ссылки становятся для не сломленного евразийского интеллектуала способом распространения своих идей. И история показала, что это дало свои результаты — несравненный успех воззрений Гумилева, невероятная популярность его книг и теорий в наше время, свидетельствуют о том, что, в конечном счете, главное дело жизни Савицкого не пропало даром — в евразийские исследования включились сотни русских историков, интеллектуалов, географов, даже часто не осознававших, что через Гумилева и его идеи они напрямую выходят к полноте евразийского мировоззрения, чреватого многими имплицитными выводами, которые сам Гумилев по вполне понятным причинам не делал.
В 1956 году Савицкого освобождают и даже реабилитируют. Он возвращается в Прагу к семье. В 1961 году он публикует в эмигрантской прессе под псевдонимом “Востоков” тексты, описывающие его пребывание в лагере, за что снова попадает в заключение. Только вмешательство известного философа Бертрана Рассела позволяет ему выйти на свободу.
Савицкий умер в 1968 году всеми забытый, никому не нужный, гонимый, усталый, с полным ощущением того, что все дело его жизни окончилось совершенным провалом.
Мы позволим себе опровергнуть это. Нет, именно он оказался прав, именно его дело имеет реальные шансы на великое будущее, именно его Россия, Россия-Евразия окажется финальной и триумфальной реальностью, которой суждено воплотить в себе все мистические, духовные, философские и религиозные поиски уникальной и загадочной русской души.
Евразийство — мировоззрение, которое ставит своей целью объяснит все несуразности, трагические и страстные порывы русской истории в таком же парадоксальном ключе, подобрав к уникальной и парадоксальной стихии такую же уникальную и парадоксальную концепцию. Евразийцы отказываются становится на привычные позиции, признавать банальные клише во всех историко-философских, мировоззренческих, политических, правовых и религиозных вопросах, которые они затрагивают. Им свойственен сугубо диалектический метод, напоминающий удивительную индусскую формулу, которая призвана описать высшую трансцендентную реальность Божества — “ни это, ни иное”. Это запечатлено уже в самоназвании всего движения — евразийцы, сторонники России, понятой как Евразия.
Евразия — концепция парадоксальная. Это ни Европа, ни Азия. В такой перспективе сама проблема адекватной интерпретации России, ее истории, ее религиозности, ее этно-социальной и экономико-политической реальности может решаться только в рамках новаторского, авангардного подхода, отвергающего традиционно принятые в этой сфере нормативы. Западническая линия в русской интеллигенции рассматривала Россию как “отсталый сектор Запада”, а следовательно, применяла сугубо западные романо-германские критерии к оценке основных вех ее истории. Европейские же историки вообще относили Россию к темным, азиатским, деспотически-авторитарным государствам.