Влияние Франции на Балканах уменьшалось, как вследствие британской политики, так и по мере того, как стало возрастать экономическое и политическое проникновение Германии в балканские страны. Для Парижа естественной представлялась ось Париж – Рим – Белград – Мадрид – Афины, как противостояние Лондону на Средиземноморье. Но реализация этого плана затруднялась клубком взаимных претензий потенциальных участников. Греция и Югославия были настроены против Болгарии, у сербов и греков вот уже 200 лет имело место сердечное согласие, но Греция ориентировалась на Англию. Болгария же следовала курсом Берлина и претендовала на Македонию. В целом, Югославия, Румыния и Греция, стремились к сохранению сложившегося статус-кво, тогда как Венгрия и Болгария мечтали о ревизии Версальских соглашений.
В противоположность Парижу, Германию интересовала нейтрализация Балкан, поскольку война в регионе помешала бы поступлению сырья и могла спровоцировать вмешательство других держав, включая СССР. Экономическая экспансия немцев и так нарастала, сопровождаясь усилением политического влияния.
В торговле Франция проигрывала, ослабленная экономическим кризисом, она не могла быть покупателем балканских сырьевых товаров. Англия же смотрела сквозь пальцы на усиление экономических связей Гитлера, поскольку их развитие не шло в ущерб британской торговле. По мнению Чемберлена, само географическое расположение Балкан означало, что "Германия должна играть там доминирующую роль".
Румынский король Кароль II пытался сохранить нейтралитет в отношении всех европейских блоков, но особенно острой стала ситуация в Чехословакии. После аншлюса, именно эта страна намечалась следующей целью Гитлера, что не особенно скрывалось. Чехословацкому государству оказались враждебны как многочисленные национальные меньшинства, так и вторая государствообразующая нация – словаки. Последние обвиняли чехов в монополизации административных должностей в Словакии и отстаивали право на автономию, пусть пока в составе единого государства. Немцы, проживавшие главным образом в Судетской области, объединились в Судето-немецкой партии Генлейна. Новый премьер-министр, Милан Годжа, обещал удовлетворить их требования относительно равного представительства в общественных организациях и равных пособий по безработице, но это не помогло. Гитлер объявил, что Третий рейх является "защитником всех немцев, являющихся подданными другого государства", и Генлейн немедленно выдвинул т. н. "Карлсбадскую программу" (Карловарские требования), содержавшую требование полной автономии для Судетской области, самоуправление для проживающих в Чехословакии немцев и радикального изменения всей государственной системы.
В мире лозунг восприняли как первый шаг немцев к захвату Судет, и оказались правы.
В такой обстановке, сильно смахивающей на затишье перед бурей, советское руководство нервно реагировало на любые внутренние разногласия. Но именно в этот момент они появились – в партийной верхушке складывалась оппозиция Жданову. На жесткое противостояние, заговор или раскол партии, она, впрочем, настроена не была, все понимали – хватит. Третий переворот мог вызвать в стране и мире последствия уже совсем непредсказуемые. Но в среде оппозиции бытовало мнение, что Жданов принимает решения во многом под влиянием окружающих его "зубров", что было правдой, и чье влияние оппозиционеры хотели бы заменить своим. Глава Союза раскола не хотел. Сосредоточить власть у себя, избавившись от влияния бывших соратников по заговору – да, эту цель он перед собой ставил. Но совершенно не желал избавляться от них самих, ведь на своих местах они действительно приносили пользу. И ему и стране, эти два понятия Жданов теперь не разделял.
По воспоминаниям, принимая решение насчет оппозиции, председатель Совнаркома колебался. Иллюстрацией может служить его разговор с главным "кадровиком" партии (а на практике и страны), завотделом парторганов ЦК Кузнецовым:
— Ну что мы можем сейчас? — поинтересовался тогда генсек. Пойти на переговоры, устроить дискуссию? Неприемлемо, фракционизм запрещен, и дискутировать не о чем. Не обсуждать же "оттирание от руководящих постов ветеранов партии" – передразнил он Постышева, — а в этом и весь вопрос, если без прикрас.
— Открытый спор, скорее всего, кончится переходом к непримиримой вражде – согласился Кузнецов. А если сажать?
Завотделом недооценивал одну важную вещь, ставшую, по-видимому, ключевой в дальнейших событиях. Жданов по своему предыдущему опыту и должностям был чистым аппаратчиком, а не боевиком, подпольщиком или чекистом. Применять репрессии он не боялся, но сам, в отличие от того же Сталина имевшего богатый опыт подполья, соответствующей спецификой не владел. И опасался потерять контроль над "органами", который мог перехватить кто-нибудь из соперников. Поэтому он в самом начале пошел на переформирование НКВД, контролировать три ослабленные структуры казалось легче, чем гигантского монстра.