Контингент (Книга 1, Афган)

Машина шла легко, хорошо отрегулированный мотор гудел ровно и монотонно. Прапорщик посмотрел на часы, до рассвета оставалось около двух часов. На заднем сиденье зашевелился Шинин, прапорщик повернулся к нему:

- Ну как дела, Андрюха? Жив? Но Шинин, очевидно, не слышал прапорщика, он еле шептал: - Пи-и-ить...

Прапорщик левой рукой удерживал руль, а правой, отстегивая фляжку от ремня, говорил раненому:

- Андрюха, а вот пить тебе Вощанюк запретил, только губы смачивать дал добро.

Отвинтив крышку с фляжки, прапорщик смочил водой кусок бинта, и, протянув руку назад, к лицу Шинина, протер влажным тампоном потрескавшиеся горячие губы сержанта. Шинин потянулся к влаге, пытаясь поймать хоть одну каплю, но прапорщик уже убрал бинт.

- Ты, Андрюха, потерпи, осталось километров пятьдесят, - решил отвлечь хоть немного от боли раненого прапорщик. - Жаль, фары включить нельзя. На такой тачке на гражданке эти полсотни мы бы меньше, чем за час мотанули. Как думаешь? - прапорщик замолчал и прислушался. Шинин лежал молча, не стонал, видимо, вода придала ему силы. Прапорщик заговорил вновь:

- Нам с тобой, Андрей, нужно только зеленку проскочить. Попробуем на дурачка с рассветом проскочить.

Прапорщик опять посмотрел на часы. Ехали уже сорок минут.

- Значит, скоро кишлак, а от него до Кандагара километров тридцать, продолжал прапорщик.

Действительно, впереди показались развалины, темнеющие бесформенной грудой. Прапорщик снизил скорость до минимума и осторожно въехал в растерзанный кишлак.

- Господи, хоть бы дорога не была завалена, - молил прапорщик и тут же нажал ногой на педаль тормоза: перед машиной высилась груда какого-то хлама. Прапорщик чертыхнулся, поставил машину на ручник и, не глуша двигатель, выскользнул из кабины. Он сразу кинулся к груде мусора и стал разгребать его по сторонам, откидывать крупные камни, отбрасывать тряпье. Завал был небольшой, и минут через десять прапорщик расчистил не широкий, но вполне пригодный для машины проезд. Все время, пока работал, он ни, на секунду не ослаблял внимания и следил за окружающим его чужим безмолвием. Теперь прапорщик прошел немного вперед и увидел, что дорога впереди чистая, без завалов. Он хотел было уже вернуться к машине, но вдруг услышал с правой стороны какой-то писк. Прапорщик резко присел, направив ствол автомата туда, откуда повторился звук. Через некоторое время опять пискнуло. Прапорщик до боли в глазах всматривался в развалины, но ничего не увидел.

- Может, котенка придавило? - подумал прапорщик и, встав на ноги, осторожно стал подходить к куче тряпья из которой, как он установил, доносился писк. Подойдя вплотную, прапорщик присел на корточки, оглянулся по сторонам и левой рукой включил фонарик. Осмотрев тряпье, он осторожно стал отбрасывать клочья материи, потому что знал, что духи со своей азиатской хитростью любили ставить мины-ловушки в таких местах, что другому человеку и в голову не прийдет. Но тут вроде бы все было чисто. Прапорщик увидел, что тряпье зашевелилось, и опять раздался писк. Он приподнял тонкое одеяло и опешил. На камнях лежала мертвая женщина в парандже, с раздробленной головой, а к груди она прижимала застывшими руками младенца. Ребенок тыкался головой в окаменевшее тело матери, причмокивал губами и тоненько пищал. Прапорщик с силой разжал руки женщины и потянул к себе ребенка, который сразу же забился и закричал в руках Белова. Теперь прапорщик бегом кинулся к машине. Вокруг все было спокойно. Шинин лежал тихо, без сознания. Прапорщик включил плафон освещения, положил ребенка на сиденье и только теперь понял, что тряпье, в которое завернут малыш, пропитано кровью. Бедов знал, что командирский водитель - мужик запасливый, и поднял второе сиденье, под которым нашел сверток абсолютно новых портянок, зимних байковых, широких. Он расстелил их на сиденье и подошел к ребенку. Малыш все еще плакал, по-взрослому всхлипывал и морщил маленькую мордашку. Белов принялся разматывать пеленки. Кое-где материя заскорузла от крови и прочно слиплась, приходилось с силой, но аккуратно ее раздирать. Ребенок, только что замолчавший, вновь закричал, когда Бедов убрал последние пеленки, и задвигал ножками. Прапорщик охнул, как будто его шарахнули по голове прикладом, оперся руками о приборную доску и спинку сиденья, стоял и смотрел на мальчика полутора-двух месяцев от роду. Правая ножка была оторвана от колена и лежала почерневшим инородным телом. Жалость горячо обожгла прапорщика, тело сразу обмякло, но он взял себя в руки и осмотрел культю. Из раны медленно сочилась кровь. Белов водой из фляги смыл сукровицу, смазал рану антисептиком, потом йодом. Мальчик зашелся криком и беззвучно раскрыл рот, синея и дергаясь всем телом. Прапорщик резко дунул в лицо малыша (где-то слышал об этом), и ребенок, передохнув, закричал с новой силой. От крика очнутся Шинин и смотрел на прапорщика непонимающими взглядом.

- Пополнение у нас, Андрюха, - бормотал Белов размышляя, сколько промидола можно ввести ребенку .