Контора

Объяснить очевидное — что хотел выразить своим поступком Роберт — она не могла. И, хотя она точно знала, что парень в кожаной жилетке ни капли не похож на ее принца, девушка прониклась к нему симпатией.

То обстоятельство, что юноша с первого же дня стал объектом для насмешек и подковырок сослуживцев, не смутило ее и не заставило переменить своего отношения к нему. Оля Талльская искренне и от всего сердца жалела Роберта и сочувствовала ему. Она даже пыталась повлиять на наиболее близких своих знакомых и подруг, обращая их внимание на то, как Мастерков доброжелателен ко всем, внимателен, вежлив, в конце концов.

И в самом деле, менеджер Роберт Мастерков отличался от сослуживцев, как говорили в прежние времена, кротостью нрава. Если кто-то обращался к нему — не важно, по работе или просто так, — Роберт тотчас бросал все свои дела, непременно вставал и замирал в позе, исполненной почтения и внимания к собеседнику. Обязательная улыбка, о чем бы ни шла речь. Мастерков никогда не перебивал, выслушивал подошедшего до конца, а отвечая, начинал с фразы вроде «Вы совершенно правы!» или «Какая удачная мысль!».

Подобная нарочитая вежливость выглядела бутафорски и многих раздражала. Но кто-то относился к такой концентрированной вежливости вполне лояльно. Наверняка были и такие, кто в душе млел от восторгов и похвал в свой адрес. Доброе слово, говорят, вызывает положительные эмоции даже у четвероногих млекопитающих вроде кошки домашней.

Спустя пару недель кое-кто из явных недоброжелателей Роберта начал замечать, что тешащие честолюбие сослуживцев высказывания не расточаются им направо и налево. Отнюдь. Хотя ласковое слово у менеджера Мастеркова находилось для всех и для каждого, но наибольшее внимание он неизменно оказывал тем, кто стоял чуть выше в иерархии фирмы. Он не уставал расхваливать аляпистые галстуки начальника сервисной службы, больше всех сокрушался, когда главбух помял крыло своего «опеля», при всякой встрече высказывал начальнику рекламного отдела свое восхищение по поводу оформления рекламных стендов на Садовом кольце, замечал и приветствовал любое изменение в туалете Ольги Талльской. Он единственный, кто поддержал — чуть ли не зааплодировал! — распоряжение о введении дежурств по субботам: один из менеджеров должен сидеть в офисе в выходной и отвечать на звонки идиотов, не способных прочитать график работы «Конторы».

Обращал на себя внимание еще один интересный штрих. Роберт Мастерков практически не менял одежды. То есть белье-то он, наверное, менял, но что касается кожаной жилетки, вьетнамского галстука, неглаженых брюк, кроссовок — все это оставалось неприкосновенно в течение неопределенно долгого срока. Разумеется, острословы тотчас высказали сомнения по поводу того, раздевается ли их коллега, ложась спать.

Кстати, как ни пыталась Ольга поддержать рейтинг своего нового подопечного, но к исходу его испытательного срока и у нее, как у старшего менеджера, накопилась горстка претензий. Перво-наперво, жилет. На фоне демократично, вполне «офисно» одетых сослуживцев Мастерков смотрелся белой вороной. Даже не вороной, а растрепанным воробьем. По счастью, Роберт не попался на глаза никому из высшего руководства, а то не миновать Ольге основательной головомойки. Но наряд и прочие мелкие огрехи можно назвать сущими пустяками по сравнению с претензиями непосредственно по работе.

Беда в том, что Роберт, кажется, рассчитывал на свой небесспорный талант расположить к себе человека больше, чем на профессиональные знания. Он не слишком забивал себе голову многообразной информацией о продаваемом оборудовании, предпочитая налаживать связи с коллегами, для чего пунктуально участвовал во всех перекурах, чаепитиях и просто встревал в любой возникший разговор, если тема не касалась работы. Он даже обедать ходил в два приема, успевая испортить аппетит не троим, а шестерым соратникам. Как и Борис, Роберт довольно быстро «вышел на орбиту» — начал самостоятельно работать с клиентами, но к концу месяца сумма выписанных им счетов оказалась столь смехотворной, что Ольге пришлось покривить душой и поставить в своем отчете другую дату «старта», дав незадачливому юноше фору в шесть дней.