Контора Кука

Помещение внутри было тогда совсем другим, совсем… Настолько, что Паша теперь в первый момент даже подумал было, что ошибся дверью.

Но нет, адрес-то он не забыл… как вкус того самого виски… или, по крайней мере, запах… он вспомнил, когда после очень сильного ливня ехал от Шириных на велосипеде, и было уже темно, но в парке фонари, и он не включал фару, и, подъезжая к тому месту, где дорожка ныряла под мост, Паша издали не увидел, что там собралась вода, или он принял её за тень от моста или просто за темь, сгущение темноты. То, что это чёрная вода, он понял, когда уже было не свернуть и не затормозить — крутой уклон, он нёсся на большой скорости и только за несколько метров понял, что въезжает в лужу, но подумал, что проскочит её сухим — у него были «крылья»… но не за спиной, только над колёсами… а лужа оказалась намного глубже, чем он подумал… Паша въехал в воду по пояс, велосипед остановился, «спицы увязли»… велосипед остановился сам по себе, он не тормозил — он-то думал пролететь… а оказался вдруг сидящим в седле по пояс в чёрной воде, под мостом…

Он вышел из холодной — дело было осенью — и вязкой, по сути, сточной… чёрной воды с редкими блёстками отражений, вброд, катя велосипед… вылил из новых ботинок — Dockers — воду и — по пояс мокрый — помчался по парку дальше… Дома сразу забросил в стирку джинсы и носки, ботинки же выставил на балкон, на следующий день перенёс их в комнату — неделю они там сохли, и вот когда они полностью высохли и Паша, впервые после этого их надевая, поднёс один из них к носу и поводил его вокруг… как рюмку с виски… но это уже он подумал потом… он услышал тот самый запах — и даже вспомнил «Bunnahabhain!» — слово, которое тогда, восемь лет назад, показалось ему сначала смехом, а потом — заклинанием… Которое произнёс Реш в ответ на вопрос дяди «что мы должны?», да, притом что запах ещё тогда, в Москве, напомнил ему… запах портянок, которые сушат у костра… столовских тряпок, всей затхлости мира, дымных досок, затопленных подвалов… и вот теперь оказалось, что это был запах… ботинок будущего… побывавших на дне как бы приснившейся речки… И подумал, что когда-нибудь, если даже всё это воспоминание о встрече с Решем высохнет в его памяти, запах всё равно останется.

Пока же он хорошо помнил не только вкус виски (по словам Реша, «лучшего скотча на Земле», пахнущего, кстати, для кого-то… Паша и эти слова Реша запомнил, «морем и дымом… да, дымком парохода…») и не только бутылку с морячком, берущим под козырёк — на этикетке… но и морячков-официантов вокруг, да и всё вообще пространство — помещение — в том его, прежнем, виде — его и себя в нём — в тот момент, когда ещё не знал, что с ним будет дальше… и будет ли это «дальше»… Так хорошо, так хорошо… он его запомнил, что теперь, стоя на его пороге и глядя на весёлых людей, шумно отмечавших день рожденья какого-то средневекового архитектора, — как позже он узнал от опоздавшего Семёнова… фотографа, конечно, фотографа… Глядя на яркий свет, на довольные лица, многие из которых мелькали в фейсбучном «миксере», предлагавшем «добавить их в друзья»… ему казалось, что только там, сойдя в Планёрной, он на несколько мгновений из неё выходил — из виртуальной реальности, ну да, вываливался из неё в траву… а теперь вот вернулся, Син Сити… компьютерная игра… подземная готика… он забыл, какой высоты здесь своды в метро, переходы между мирами, катакомбные костёлы… и теперь у него было ощущение, что он за это время стал ещё меньше, совсем маленьким, да-да… и простуда началась так, как в детстве, со щекотки… в носоглотке, а потом разыгралась вовсю, и теперь Паша имел довольно жалкий и бледный вид, стоя на пороге ярко-красочного зала…

Может быть, ещё и по контрасту: там были люди, поразительно довольные жизнью…

Лысины сияли, усы вились, Паша узнавал известного… то карикатуриста, то психиатра, а может, и в одном лице… и были ещё другие — медийные — лица, которые даже он, годами не видевший русское ТВ, всё-таки узнавал, да…

И все они были какими-то пышущими… здоровьем, радостью жизни, да, просто купающимися в своей очаровательности без ложной скромности, они как будто все повторяли друг другу «С лёгким паром!» и — несмотря на возраст некоторых — все они ещё и продолжали расти.

Паша же сам себе казался маленьким, таким маленьким, всё меньше… ему даже было стыдно — куда он попал, пацан, пацанва… Хотя там были и явно младше, чем он… Но он чувствовал себя даже не маленьким, а вообще не человеком — на фоне этих лысин, жилеток и усов — каким-то братом меньшим …