Контора Кука

А то: налево пойдёшь — голову потеряешь, направо… сердце может прыгнуть первым, о как там что-то дёргается… и дальше — передаётся по всему телу — как поезд на станции, когда к нему цепляют вагоны, мелкие толчки по цепочке…

Оно ведь уже не то, что было при первом свидании, зачем же его гонять на стометровки… не говоря о марафонах… «Готов к труду и обороне», oh yeah…

Не говоря уже о том, что если потянуло на молоденьких, то это свидетельствует о старости — первый признак… Хотя — кто это говорит?

Так говорила ему жена, ещё когда они оба были молодые, и так уверенно и так часто Лиля это повторяла, что внедрила, можно сказать, эту не очень глубокую мысль довольно глубоко — в Ширина…

«Ну и что, — думал он теперь, — старость так старость, и на старуху… И лучше ведь первый признак, чем все последующие, да? Останемся, в самом деле, с первым…

„Только не надо так волноваться, как будто…“ А это ещё откуда? Ах да… Но теперь это стало вдруг актуально, странно всё это на самом деле…»

Впрочем, померив пульс — оказавшийся вовсе не таким большим, как ему представлялось, — Ширин вспомнил, что хотя девочка и назначила ему свидание, но, по её словам, — деловое, а скорее всего, она при этом его вообще приняла за кого-то другого…

За «частного детектива» — Лев тихо смеялся от этой мысли, он не просто не исключал… но более того — склонялся совсем к другой версии: что это был лишь повод пригласить его на свидание как таковое, то есть самого что ни на есть романтического толка…

Нет, какой-то особой такой мании величия, в том числе по части своего воздействия на девушек, у него никогда не было, равно как и комплексов… Ширин был как-то сразу в этом смысле по-взрослому трезв, ещё в юности знал себе цену, а в зрелом возрасте уже совсем редко делал неправильные ходы, отчего так называемая личная жизнь его, то есть та, в которой желают успехов, была хоть и не слишком бурной, но и не слишком суетной.

Просто он с ещё большим трудом мог поверить в то, что Софи или… да кто угодно — что кто-то способен всерьёз принять его за кого-то другого… И даже не только за пинкертона — что было бы особенно смешно, конечно… ну, или на втором месте, скажем, после профкиллера… но вообще — за другого.

Кто писал, что человек, который при встрече полностью соответствует тому, что о нём говорят другие, — это мёртвый человек, живой труп?

Ширин не вспомнил автора этих слов, но подумал: «…может быть, и так, но что же теперь делать? Если я сам в себе давно уже… ну, что ли, излишне презентен…»

Нет, это не доходило в нём до той степени, когда о людях говорят: «Его/её слишком много». Но где-то на грани… Звучит, может быть, слишком театрально, но точно — свою роль Лев Ширин давно уже играл настолько убедительно — как ему казалось, — что не только никто не мог что-либо заподозрить, но он и сам давно уже ничего другого в себе не подозревал.

И не прозревал…

Сидя в кафе, он тихонько барабанил по столику пальцами и вспоминал свой недавний «вирш»… В последние годы он снова стал писать, как в юности, вирши, и совсем недавно записал в блокнот: «Забрёл я слишком далеко в пещеру собственного „я“, давно ушёл от берегов, заплыл, куда нельзя, обшарил всё и понял вдруг, что нечего искать, ничто не вторит на мой стук, ничто нельзя пронять, а ведь казалось, что вдали горит волшебный свет, как призрак будущей зари и оправданье мёртвых летЪ».

«„Призрак“ надо бы чем-то заменить, — подумал Ширин, — не подходит… скорее уже „при-знак“… но это как-то будет… сургучно… Может быть, лучше „знамя“… а впрочем, пусть остаётся „призрак“, может, лирический герой с самого начала догадывался… что всё на самом деле — халоймес, то есть ещё до того, как он стал антилирическим антигероем, совершающим антиподвиг, или „подвиг повседневности“, если угодно, на династийное повторение которого благословил меня когда-то отец…»

Когда юная кельнерша из бара, куда он сходил по просьбе ППШ (как они с Лилей стали называть Пашу заглазно вслед за Комой), позвонила ему и сказала, что хочет с ним встретиться, что у неё есть для него деловое предложение… Ширин, как мы уже знаем, решил, что на самом деле девушка просто хочет с ним встретиться, — что полностью совпадало с его желанием, и он закричал в телефон даже, может быть, чересчур громко: «Gern!» Охотно то есть… Почему бы и не поохотиться, если добыча сама… Хотя что-то не торопится коза, опаздывает уже на десять минут…

Ожидая её за столиком в баре (не в том, где Софи работала за стойкой, а на соседней улице, с непонятным названием «F"unfundzwanzig» [30], которое Лев, впрочем, уже перевёл про себя как «Опять двадцать пять…»), глядя поверх посетителей, он стал рассматривать большую — метра два, наверное, на три — картину на противоположной стене.