Контора Кука

И, стало быть, действительно пригласила его сюда для того, чтобы предложить какое-то дело… что тоже не так плохо, вообще говоря… хотя как раз сейчас, когда он только что устроился по своей специальности — патентоведом в патентамт, как-то оно и не очень-то кстати — чем бы оно там ни было… Но главное, он ведь совсем другое себе… напридумывал .

Нет, ну что он мог ей теперь сказать — открыто признаться… «Да нет, — сказал он себе, — нет-нет… во всяком случае, рано…»

И Ширин попробовал сосредоточиться на строчках меню — с третьей или четвёртой попытки ему это удалось.

А через час ему уже казалось, что он знает Софи всю жизнь, и не то чтобы отношение к ней у него теперь было совсем уже как к собственной дочке — несуществующей к тому же (или, как тут говорят, думал Ширин, что ли, по инерции давешнего потока дум, «nicht dass ich w"usste» [34])… Но, рассказывая ему про себя, Софи, что ли, переставала быть только «дзэвушкой», как тоже когда-то где-то говорили, — с ней можно было, оказывается, просто так сидеть-общаться…

«Что ж, как пели „перечницы“ (так называли Кома и Лиля… нет, не самих себя пока что, а — „Spice Girls“), — if you wonna be my lover, be my friend… — думал Ширин, слушая Софи, — ну что же, давай тогда дружить, пока суд да дело…»

— …И вот там — в этом укромном закоулке нашего двора, где растут крокусы, и там ещё стоял маленький сарай с инструментами отца, — говорила она, — он со мной заговорил… На нём была шляпа, такая серая и старая… как, впрочем, и весь его костюм, как и он сам… и я его немного боялась, и в то же время он был милый, и меня к нему тянуло, да, я тогда ещё была в таком возрасте, что не задумывалась о видах родства, это сейчас я бы непременно его спросила, чей он, собственно говоря, был брат — мамы или отца? Или же он для них — дядя, а для меня тогда, значит, двоюродный дедушка или что-то вроде того… Я этого теперь никогда не узнаю, так что — дядя.

— Наверно, он сказал: «Я ваш родственник», — предположил Ширин, — впрочем, я не знаю… может быть, по-русски так чаще говорят, чем по-немецки.

— Почему, и по-немецки говорят, и ты прав, может быть, он так и выразился, но мне запомнилось «дядя», значит, это слово он потом тоже произнёс… И вот этот «дядюшка» говорил мне о том, как жаль , что я этого не застала… О том, как было здорово, когда развевались эти знамёна, как весело у всех было на душе, что это было… ну прям как в сказке. Как будто все вместе перешли тогда на время в сказку, и взрослые, и дети, да-да… потому что в обычной жизни так не бывало ни до, ни после — никогда. Даже вкус у еды был другой — всё было гораздо вкуснее… Когда я эти его слова потом вспоминала, кстати, уже в более взрослом возрасте, я подумала: «Может быть, дядя мне рассказывал тогда про обычный приход? — и Софи засмеялась, но потом снова стала серьёзнее и закончила: — А не про национал-социализм».

Они какое-то время помолчали, а потом:

— Ну да, — как бы со знанием дела сказал Ширин, — я недавно читал в интервью с сыном Бормана, что когда он маленьким спросил отца: «Пап, а что такое национал-социализм?» — тот не сразу ответил, глубоко задумавшись, и они прошли по дорожке ещё несколько метров или десятков метров — прежде чем отец сказал: «Национал-социализм, сынок, это — воля фюрера». Или, как говорят, «каков поп, таков приход», — Ширин сказал это по-русски, а потом перевёл как смог и (про себя подумав, мало ли тут родственников… неунывающая дочурка Гиммлера, или там весёлая вдова сына Гесса… вот только маленькие Геббельсы навечно остались детьми…) спросил:

— Да, ну и кем же, — спросил он после этого, — был твой дядя?

— А вот это и есть вопрос, — сказала Софи. — Послушай: поговорив с ним там, за углом дома, я побежала к родителям — на большую поляну перед домом… она была заставлена столами с тентами, гостей было очень много в тот раз, но я всё же нашла среди них маму, раскладывающую воскресного петуха по тарелкам, и сказала, что я хочу у неё что-то спросить — на ушко… Почему на ушко — не могу тебе объяснить, ну, значит, что-то я почувствовала… А мама сказала: позже, ты же видишь, я занята. А позже я забыла, я заигралась с детьми, дядю я больше не видела… нет, я замечала какую-то шляпу в толпе гостей, она там перемещалась… но я уже не обращала внимания и даже не знаю — была ли это его шляпа… И только когда гости разошлись и меня укладывали спать — оба родителя, ну да, у них, очевидно, был прилив родительского чувства после комплиментов, сделанных мне гостями… я у них спросила: «А этот наш дядя в шляпе, он кто?» «Какой дядя?» — спросил отец. «Какой дядя, какая шляпа?» — спросила мама. «Там не было никакого нашего дяди», — сказали они после этого почти синхронно, от чего я засмеялась и закричала, запрыгав на кроватке: «Он был, он там был, он там был!» И вот, Лев, представь себе, я до сих пор не знаю, был он там или не был, да и вообще, если был, то — кто он? Я иногда его вспоминала и спрашивала родителей, а они отшучивались, говорили, что я маленькая фантазёрка, — Софи замолчала и посмотрела на Ширина.