Читаем Контора Кука полностью

— Ох, это сложно пересказать. Сложнее, чем фильм… Там много неба, облаков… и поверх всего налёт этого «магического реализма», всё немного расплывчато, границы между мирами проницаемы… Ну, если попробовать в двух словах: герой — он переводчик-профессионал и фотограф-любитель — думает, что, сунув свой нос-объектив в уличную сценку, спас мальчика. Пока на увеличенном снимке он не видит, что на самом деле главный злодей был другой, не старая похотливая тётка на переднем плане, а ещё более мерзкий паяц на заднем плане — которому вообще невозможно помешать, в принципе. Но дело даже не в этом, не в ролевых играх и не в степени злодейства… Я имел в виду — отвлекаясь уже полностью от твоего дядюшки, — что эта вроде бы тривиальная «идея фикс» — что при достаточном увеличении можно увидеть реальность … Вот это, наверное, оттуда — из рассказа Кортасара… По-моему, теперь это уже ушедший в прошлое… дискурс, прости господи, — с появлением multi-touch, pinch to zoom и т. п. всё это «фотоувеличение» теперь совершается повсеместно и непрерывно, всё пульсирует… и скоро выйдет, наверно, за рамки — за пределы экранов, я вот работаю сейчас как раз с таким занятным патентом… Да, так вот, я, Софи, в отличие от упомянутой знакомой, как ты понимаешь, не спец ни в литературе, ни в синема… поэтому мои слова недорого стоят… Можешь считать, что это такой технарский, скажем так, взгляд на эти вещи — это влияние моей профессии, в Союзе я ведь много лет проработал патентоведом; переехав сюда, из-за незнания, а потом — из-за «языковой недостаточности» работал в городской библиотеке…

— Хорошо звучит, однако, — заметила Софи, — «из-за недостаточности языка — библиотекарем».

— Да, — засмеялся Ширин, — это примерно как «книги — для денег, карты — для души».

— А это что?

— Я объясню… Ну, ты знаешь… Хотя — откуда тебе знать… в незабвенном Советском Союзе с книгами была напряжёнка, многое не выпускалось вовсе, кое-что полуразрешённое выпускалось, но крошечными тиражами — для такой страны… Ну, короче говоря, была такая зона на рынке, и как раз всё желанное — интеллигенцией — было дефицитом… И был у меня такой знакомый, Миша Озерский, он всю жизнь торговал книгами «с рук» — магазина у него, конечно, не было, это уже во время перестройки он открыл лотки, разложил товар лицом… Он и меня тогда в это дело впутал ненадолго, кстати, не как продавца… Но неважно, потом он поставил ларьки, потом уже и магазины… Так вот, он говорил тогда: «Совок мне никак не мешает, у меня есть всё, что нужно человеку: для души — карты, для денег — книги». Он играл в бридж, был подпольным чемпионом — если не Союза, то Москвы, я уже точно не помню… и всё это были неофициальные чемпионаты… Как и продажа книг, которой он занимался, — «спекуляция» это называлось, — но вот такой примерно расклад: «книги для денег, карты для души» — это мне напомнило… Вот только… Прости, Софи, но я не помню: напомнило — что? Склероз!

— Что из-за нехватки языка ты не смог работать в патентамте, но смог в библиотеке, — напомнила она.

— Ах да. Ну вот, за эти годы я подучил немецкий и, более того, выучил как бы ещё один язык — «немецкий бюрократический», ты знаешь… после чего устроился не совсем ещё патентоведом… Но, по крайней мере, уже в правильное здание, — Ширин немного делано засмеялся, потому что передумал называть свою скромную должность «формальзахбеарбайтер» [35].

— Это интересно, — сказала Софи.

— Что именно? — спросил Ширин.

— Всё, но в особенности то, что ты сказал вскользь, скороговорой: про связь между патентами и литературой.

— Да ладно, брось, — сказал Ширин, взмахнув рукой так, что официант принял этот жест за просьбу принести ещё одну кружку, — это я в шутку, чтобы выбраться из литературных построений («Spekulationen» , — сказал он), я же невзначай вторгся на чужую территорию… Я занимаюсь патентами, как ты понимаешь, на технические изобретения, а не авторскими правами… на произведения.

— И всё-таки.

— Ну, и что здесь такого интересного?

— А то, что это напрямую связано с тем, о чём я хотела тебя попросить.

— Интригуешь.

— Ну хорошо, не напрямую, но… связано. Если уж точно формулировать…

— Лучше точно, Софи, а то… это я виноват, конечно, мои сравнения так далеки… знаешь, как у нас говорят: «В огороде бузина, а в Киеве дядька»… Ну, тут не совсем Киев, но… огород-побратим, та же самая бузина, в городе, «дядя»… Я патентовед, Софи, а не литературовед и уже даже не библиотекарь, слава богу, и чтобы поддерживать беседу — а мне очень хотелось её поддержать, — я стал устанавливать связи… да, связи — всего со всем. Это был просто трёп.

— Да ладно, я тоже не спешу переходить к делу… Понимаешь, я немного боюсь… Что ты откажешься.

— Тебе просто нравится говорить загадками! Наверно, ты так и рассказы пишешь — судя по приведенному фрагменту…

— Ну потерпи ещё немного, — сказала она, положив руку на его руку, — если, конечно, общение со мной для тебя не очень большая пытка…

— О нет! — сказал Лев. — Совсем напротив…

Перейти на страницу:

Похожие книги

Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах
Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах

Кто такие «афганцы»? Пушечное мясо, офицеры и солдаты, брошенные из застоявшегося полусонного мира в мясорубку войны. Они выполняют некий загадочный «интернациональный долг», они идут под пули, пытаются выжить, проклинают свою работу, но снова и снова неудержимо рвутся в бой. Они безоглядно идут туда, где рыжими волнами застыла раскаленная пыль, где змеиным клубком сплетаются следы танковых траков, где в клочья рвется и горит металл, где окровавленными бинтами, словно цветущими маками, можно устлать поле и все человеческие достоинства и пороки разложены, как по полочкам… В этой книге нет вымысла, здесь ярко и жестоко запечатлена вся правда об Афганской войне — этой горькой странице нашей истории. Каждая строка повествования выстрадана, все действующие лица реальны. Кому-то из них суждено было погибнуть, а кому-то вернуться…

Андрей Михайлович Дышев

Проза / Проза о войне / Боевики / Военная проза / Детективы
Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное